Во время долгого круиза на «Офире» по Англии скучал не один герцог Корнуоллский. «Прошло ровно 20 недель с того момента, как мы взошли на борт этого доброго судна, — отмечал один из пассажиров, — и, даст Бог, через 13 недель мы снова окажемся дома». Автором этих строк был сэр Артур Бигге, которого король только что назначил личным секретарем своего сына. В Викторианскую эпоху большинство придворных имели аристократическое происхождение, как Грей и Понсонби, Фиппс и Кноллис, а Бигге, например, был сыном приходского священника из Нортумберленда. В молодости, во время службы в королевской артиллерии, он подружился с имперским принцем, сыном свергнутого императора Наполеона III, который после зачисления в британскую армию был направлен в его батарею. И хотя в тот момент, когда принц в 1879 г. во время войны с зулусами попал в засаду и был убит, Бигге лежал в госпитале в лихорадке, именно ему позднее поручили сопровождать к месту трагедии императрицу Евгению. Таким образом, он стал известен королеве Виктории, которая в 1880 г. назначила его помощником личного секретаря. В 1895 г., после смерти сэра Генри Понсонби, Бигге стал его преемником на этом посту, проявив в последние, все более трудные годы правления королевы исключительный такт, мудрость и изобретательность.
После ее смерти в 1901 г. он вполне мог рассчитывать на должность личного секретаря нового суверена, однако король Эдуард захотел сохранить у себя сэра Фрэнсиса Кноллиса, проработавшего у него уже тридцать лет. Вместо этого Бигге предложили пост личного секретаря герцога Корнуоллского, который как наследник трона нуждался в помощи опытного советника. В строго иерархическом смысле такое назначение было, несомненно, понижением по службе, но для столь скромного человека это не имело особого значения. С новым хозяином он оставался вплоть до 1931 г., то есть до самой своей смерти, последовательно служа герцогу Корнуоллскому, принцу Уэльскому и королю Георгу V. И хотя суждения Бигге во время конституционного кризиса 1910–1911 гг. могут быть подвергнуты сомнению, его вклад в стабильность и мощь британской монархии трудно преувеличить.
Слова, сказанные Бигге о Генри Понсонби, дают представление о его собственном идеале личного секретаря:
«Чем дольше я живу, тем более значительной личностью он мне представляется. Это был один из самых великих, если не величайший джентльмен из всех, кого я знаю; в нем не было ничего личного: полное отсутствие тщеславия или позы, любезное отношение к любым незнакомым людям — старым и молодым, высокого и низкого происхождения, богатым и бедным. У него были экстраординарный ум и чувство юмора, а также колоссальная работоспособность — которая его и погубила, — но я никогда не слышал, чтобы он жаловался на загруженность, равно как и не слышал, чтобы он говорил что-нибудь вроде: „Не мешайте! Приходите через пять минут; сейчас я пишу очень важное письмо королеве (или премьер-министру, архиепископу Кентерберийскому, кардиналу Маннингу, миссис Лэнгтри и т. д.)“. Нет, письмо откладывалось в сторону, и он терпеливо вас выслушивал и решал, должен ли королевский конюший идти справа от королевы и следует ли в воскресной проповеди касаться той или иной темы».
