Три женщины стояли у дороги на Тунхамн ранним вечером в конце мая. Светило солнце, ветер дул не сильнее двух метров в секунду. В обед температура воздуха равнялась четырнадцати градусам по Цельсию.
Недалеко от дороги шелестела березовая роща: белые стволы, прозрачная светлая зелень, где-то среди берез пела пеночка.
Сорока-кулик только что пролетела мимо с громким «клюп! клюп! клюп!».
В сотне метров оттуда, прямо перед поворотом на Тунхамн, на гравиевой дорожке среди ольшаника и вербы, стоял блестящий синебелый «сааб» с мигалкой на крыше и радиоантенной на заднем брызговике.
Подойдем ближе и послушаем разговор женщин!
Они, конечно, говорят о важных вещах, раз остановились у дороги на Тунхамн в будний день.
— …и полицмейстер с Луди тут уже полчаса, не меньше. Полицейская машина обогнала, когда я ехала к Мёрёвикен. Неслись как угорелые. Конечно, расследование, то и се… — быстро, не переводя духу, говорит женщина в зеленом комбинезоне в окно «тойоты».
— Ох-ох, ну и ну… — цокает языком женщина за рулем.
— А нашли его, кажись, сыновья Коробейника, — продолжает та, что в комбинезоне, и умолкает, дожидаясь реакции собеседниц.
— Да что ты говоришь? Сыновья Коробейника? — восклицает женщина помоложе, с коляской.
— Подумать только! Но… — произносит женщина в «тойоте», словно желая задать вопрос, но умолкает.
Нам уже ясно, о чем идет речь. Дальше можно не слушать. Пока эти три женщины вряд ли добавят нашему повествованию деталей.
Они и сами прервали разговор. Нет, не заслышав голос кукушки, доносящийся с юга: они ведь не профессиональные орнитологи и даже не любители. Женщина в комбинезоне смотрит на дорогу. Со стороны Стурбю доносится острое тарахтение двухтактного двигателя. Звук усиливается, приближаясь.
Это была Юдит.
Она ездила за покупками в Стурбю на своем старом мопеде с прицепом марки «тун-тури», обычно стоявшем в сарае Готфрида в Тунхамне. Юдит пользовалась им для поездок на Фагерё по работе или другим делам. Пять больших пакетов с провиантом и прочими товарами лежали в прицепе: если уж Юдит закупала продукты, то делала это всерьез. Обута она была в старомодные рыбацкие сапоги с отвернутыми голенищами, одета в застиранные джинсы и ветровку поверх свитера из «Хелли Хансен», голову повязала простым хлопчатобумажным платком в синюю клетку, из-под которого возле уха выбилась черная прядка, у бедра в потертых кожаных ножнах болтался финский нож с рукояткой из карельской березы.
Итак, то была Юдит.
