— Ах, Веро! Ты не встретил ее, а потом просто развернулся и приехал обратно! Это ужасно!
— Ага, — сказал он почти удовлетворенно. — Ты понимаешь, о чем я, почему я себя так чувствую.
— Да, но ты не должен считать себя виноватым. Это не так, милый.
Она взяла еще одну грифу и молча покурила.
— Хорошо хоть, ты не особо ее жаловал, — сказал она, поразмыслив. — Представь, как бы ты тогда убивался.
— Боже мой, мать есть мать! Разве не ясно, что удар все равно огромный, как бы я к ней ни относился?
Лючита холодно покачала головой.
— Нет, было бы хуже. Ты не понимаешь. Ты никогда не любил свою мать. Сам мне об этом говорил.
— Какое это имеет значение? — закричал он. — Тут все гораздо сложнее. Она у меня внутри! Если умирает мать, что-то происходит. Так устроена жизнь, и все тут.
Лючита подумала о своей матери в Париже.
— Разумеется. Но если ты еще и любишь ее, намного хуже, если она умирает.
— Ты не в своем уме, — категорически сказал Веро.
Стопка пластинок закончилась — слышалось лишь кваканье лягушек.
— Торни пошел спать сразу после ужина, — сказала она.
— Он продолжал ныть насчет собаки?
— Нет, — с гордостью ответила Лючита. — Просто поужинал, и все.
Веро встал и потянулся.
— Он вымотался. Путь-то неблизкий. Не сделаешь мне сэндвич?
— Побудь здесь, — сказала она, обрадовавшись, что может быть полезной. — Я все принесу.
— Принеси в постель. Я пойду внутрь.
Лючита никогда не флиртовала и не устраивала эротических раздеваний: она держала его на расстоянии вытянутой руки, пока они не оказывались рядом в постели. Взаимную нежность она воспринимала лишь как побочный продукт секса. Иногда он пытался пристально смотреть на нее через стол или с другого конца комнаты; она делала вид, будто не замечает, но, в конце концов, всегда как-нибудь эмоционально откликалась, и он чувствовал, что хотя бы отчасти навязал свою волю. Однако она четко дала понять, что считает подобную тактику нечестной — посягательством на ее частную жизнь. И все же, когда наступал момент, она была неимоверно беззаботной и страстной. Дарила ничем не омраченное счастье. Поэтому он постоянно взвешивал все «за» и «против». В том, чтобы обеспечить ее возвращение в Париж, похоже, не было ничего страшного: она столкнется там с той степенью нищеты, которой еще не знала. Вскоре она потребует кратких каникул вместе с ним. Тогда-то он и решит, хочет или нет на самом деле снова быть с ней — компенсируется ли отсутствие интимной близости в его повседневной жизни ее необычайно высокими показателями в постели.
