Ефрем-ики перевел взгляд на чужаков. Гребцы — широкогрудый, большерукий парень и жилистый носатый мужик с всклокоченной бородой — мельком и равнодушно взглянули на хозяина стойбища, подняли со дна лодки винтовки. Подобрав полы шинелей, неуклюже выбрались через борт. Третий, тот, что, надвинув фуражку с блестящим козырьком, сидел, ссутулившись, на корме, лениво поднялся, перекинул через плечо выгоревшую котомку. Вышагнул на берег, оглянулся на четвертого — щуплого, с черной кучерявой бородкой. Тот растирал затекшую ногу, но под взглядом человека с котомкой вскочил. Выпрыгнул на песок и, прихрамывая, направился к хантам.
— Ну, здравствуйте, господа Сатаровы! — Он засмеялся. — Давненько не виделись. Соскучились, чай, без меня, любезные?
— Зачем приехал, Кирюшка? — спросил Ефрем-ики.
— Большого русского начальника привез. Очень большого! — Кирюшка показал взглядом на человека с котомкой. — Уважь этого русики, сделай, что попросит. Понял?!
— Моц хо — торым хо, — серьезно ответил Ефрем-ики и повторил по-русски: — Гость — человек бога… Как звать тебя? — спросил у человека с котомкой.
— Забыл, как к большим людям обращаться? — Кирюшка грозно сдвинул брови.
— Оставьте, — поморщился начальник. — Вы хорошо говорите по-русски… э-э, почтеннейший Ефрем Сатаров. Думаю, мы найдем общий язык. А звать? Можете звать меня хоть товарищем… Но лучше все же — «господин Арчев».
— Ладно, — согласился Ефрем-ики. Приказал через плечо сыну: — Заколи Бурундучиху. Скажи женщинам: пори варлы. Моц ях!
— Праздник будет. Гости, — негромко перевел Кирюшка Арчеву.
Ефрем-ики развернулся, пошел к чуму для гостей, уверенный, что все четверо следуют за ним, однако шагов не услышал. Удивленно оглянулся. И нахмурился.
Курчавый Кирюшка, изогнувшись, осклабившись, уже открыл дверь в избушку, пропуская Арчева. И едва тот вошел, скользнул за ним. Следом — уверенно, по-хозяйски — скрылись в дверях гребцы.
Когда вошел и Ефрем-ики, Арчев сидел на нарах, почесывал задумчиво светлую щетину на подбородке и с интересом разглядывал поблескивающую в свете верхнего, открытого на лето окна фигурку Им Вал Эви. Кирюшка стоял посреди избушки, заложив руки за спину, и тоже не отрывал глаз от дочери Нум Торыма.
На стук двери он медленно повернул голову, смерил хозяина стойбища тяжелым взглядом, усмехнулся.
— А этот зачем у тебя? — повел рукой на портрет Ленина.
Ефрем-ики сел на чурбак около чувала, достал коробочку с табаком. Покосился на гребцов, которые застыли слева и справа от входа.
