Сёмка слушал ее, и еще больше ему хотелось за себя ее взять — спасти от дядьки-колдуна, от невеселой сиротской жизни. Думал он, что сам никогда ее не обидит, что жить она с ним будет как за каменной стеной. И даже тайно венчаться хотел, бежать от родителей. Только Олёнка сказала, что не по-людски это…
Домой после этого ехать Сёмка побаивался, однако твердо решил на своем стоять. Но отец встретил его без злости, жалостно даже. Сказал, что ни в чем Сёмка не виноват, что виной всему присуха. Сидели они на крыльце до света. Сёмка все объяснить хотел, будто Олёнкиного греха нет в том, что она сиротой осталась и с дурными людьми стала жить. Но отец гнул свое: из корысти она Сёмку присушила.
— Они же приходили ко мне перед Страстной неделей… — вздохнул отец. — Купить одну вещицу хотели. Предлагали аж пять тысяч рублей.
— Сколько? — Сёмка задохнулся. С такими деньгами и в самом деле можно было и о второй гильдии подумать, и о каменном доме.
— Пять тысяч.
— И что ж? Обманули?
— Отказался я.
— Как отказался? — Сёмка просто обалдел. Отец каждую копейку считал, над каждым рублем трясся, как царь Кощей.
— Нельзя эту вещь продать. Я памятью отца с матерью клялся, что ее не продам. Ты мой единственный сын, тебе она по наследству от меня перейдет, и ты на могиле моей поклянись, что никому ее не отдашь.
— Очень хорошо. Очень. Ты молодец. — Было слышно, как за спиной темный человек снова в нетерпении щелкает пальцами. — Давай, давай. Раскручивай.
— Неужто такая дорогая, что пять тысяч рублей стоит? — спросил Сёмка.
— Она дороже жизни стоит. А деньги — тьфу. Наживем.
— Что ж за вещь такая? Камень драгоценный?
— Да нет… Документ. Грамота старинная. Необыкновенной силы…
— Она, может, удачу приносит? — Сёмка был слегка разочарован.
— Неудачу она приносит, — проворчал отец.
— Бать, но если у них так много денег, что ж у Олёнки за корысть тогда на меня присуху делать? С такими деньжищами да с такой красотой ее и побогаче кто возьмет.
— Грамота им нужна, а не деньги наши. Они ведь мне и дом пожечь обещали, и дочерей моих уморить, и проклятье наслать на семью до седьмого колена. Ворона эта черная много чего накаркала: и мне смерть лютую, и тебе жизнь короткую и несчастную.
— Но Олёнка-то при чем! Олёнка-то любит меня! Она и сама от дядьки-колдуна натерпелась, зачем ей меня обманывать из-за какой-то грамотки?
— Вот что. Завтра постись целый день, в воскресенье в церковь пойдем. Пусть причастит тебя батюшка да отчитает молитв на остуду.
