Я предложил экзаменуемому вытащить второй билет, он охотно
согласился, с глубокомысленным видом сел за подготовку, но... повторилась та же
история. Он был нем как рыба и с наглой преданностью смотрел мне прямо в
глаза, именно с наглой преданностью, ибо за нею скрывалась невозмутимая
уверенность в том, что я поставлю ему не то чтобы удовлетворительную — хорошую,
а может быть, даже отличную оценку! Когда же я вывел ему «неуд», он и бровью не
повел, но в тот же день подошел ко мне и сказал, что готов пересдать экзамен и
что согласие администрации на это уже имеется. На вопрос, когда он хотел бы
пересдавать, я получил нахальный ответ: «Сегодня». Это было выше моих сил. Не
помню, что я ему сказал, но только
после этого мы уже не встречались. Да, я был готов к сегодняшней встрече, мне
было известно, что он, сделав за два-три года головокружительную карьеру, стал
секретарем той самой епархии, где мне теперь предстояло служить. И все-таки я
его не сразу узнал. Вместо тщедушного долговязого подростка я увидел важно
шествующего к дверям управления грузного церковного сановника. Борода его стала
длиннее и гуще, вернее, только теперь она и появилась, ибо те редкие волосенки,
которые три года назад вились у него на подбородке, можно было назвать бородою
лишь с известной долей снисходительности или иронии. Его взгляд приобрел
суровую неподвижность. Епархиальный секретарь даже не взглянул на посетителей,
которые при его появлении встали, сразу поняв, что перед ними тот самый большой
начальник, от которого зависит судьба прихода, пенсии и несчастного покойника,
самочинно ушедшего из жизни.
Первой на прием отправилась вдова псаломщика. Из приемной
долго доносились препирательства — ее не хотели пускать к епархиальному
секретарю вместе с детьми, но она все же добилась своего. Аудиенция
продолжалась не более пяти минут. Бедная женщина вышла вся в слезах. Она громко
причитала. Младенец плакал. Ревели четверо старших детей.
— Матушка, успокойтесь, — сказал я, — Господь не оставит вас.
— Церковь Господня отказывается нам помочь.
— Тот, кто вам отказал, — не Церковь. Не будем загадывать на
будущее, будет день, и будет пища, а сегодня я вам помогу.
Я вынул кошелек и все деньги, которые были в нем — что-то
около двухсот рублей, — вложил в руку женщине. Ходоки покряхтели и стали
вытаскивать из карманов смятые рубли, трешки, пятерки и десятки. Женщина в
черном молча и отрешенно наблюдала эту сцену, и вдруг впервые признак жизни
появился на ее каменном лице. Она открыла свою сумочку, вынула из нее, видимо,
только что полученную в сберкассе запечатанную пачку новеньких ассигнаций и
передала вдове псаломщика.
