Так вот, во время елеепомазания с какого-то момента я стал
испытывать неприятное беспокойство. Повернув голову, я увидел его в нескольких
шагах справа от меня. И я сразу понял, что это он. Поразила меня не
вольтеровская усмешка на губах, не иронически-презрительное выражение глаз (они
были разные, один глаз меньше другого), не напыщенная самоуверенность. Поразило
меня иное: исходящее от него черное излучение. Я физически ощутил черную
энергию, собственными глазами увидел черное сияние, затмевавшее свет свечей.
Это не было проявлением естественного человеческого сомнения или скептицизма —
тут и не пахло идеологией, — передо мной был воплощенный сатанизм.
Я приостановил елеепомазание и отложил кисточку для елея. Я
посмотрел на него в упор, попытавшись вложить в свой взгляд все свои силы и всю
свою веру. Не этот ли поединок предвещал кошмарный сон, приснившийся мне
сегодня? «Только бы выстоять. Господи, укрепи меня!» Люди, ждавшие елеепомазания,
и все, кто стоял вокруг, вслед за мной также устремили на него пристальные
взгляды. И он не выдержал. Резко повернувшись, он направился вон из храма.
— Валентин Кузьмич, Валентин Кузьмич,_послышался вокруг
глухой ропот, и вдруг на весь храм прозвучал чей-то пронзительный голос:
— Сатана, изыди!
6 июня
Передо мной лежала тетрадь, исписанная ровным, четким
почерком. Не нужно было быть графологом, чтобы по первому взгляду, не
вчитываясь в дневниковые записи, составить вполне определенное представление об
их авторе. Четкий, лаконичный, уверенный почерк. Так писать мог сильный,
волевой человек аскетического склада, привыкший к постоянному самоконтролю. Но
вместе с тем в дугах ровных букв ощущалась какая-то внутренняя напряженность,
они как бы сковывали, сдерживали, усмиряли подспудное вулканическое кипение.
Каждая буква, каждое слово были чреваты взрывом.
Первые записи относились к 1904 году. Вот одна из них:
«Сегодня я был принят Государем.
— Я слышал о вас много лестного, — сказал он. — Мне нужен
настоятель посольского храма в Пекине. Эта миссия, которую я хотел бы поручить
вам, чрезвычайно важна.
Государь говорил о роли России на Востоке, о том, что
расширение ее пределов на восток, почти не требовавшее военных усилий, было
естественным и промыслительным, поскольку здесь находятся наши главные природные
ресурсы, необходимые для будущих поколений.
— А ведь монгольские степи и Китайская равнина, — подчеркивал
он, — являются прямым продолжением равнинных пространств России. Китайцы —
народ пассивный, — развивал свою мысль Государь. — Они ненавидят европейцев, но
поневоле могут оказаться в их руках. Дни маньчжурской династии сочтены, в Китае
наступит анархия. Имеем ли мы право оставить на произвол судьбы богатейшую
страну с 400-миллионным населением? В руках англичан она может обратиться
против нас, овладеть сибирской линией или принудить нас держать там огромную
армию. В этой связи важнейшее значение приобретает Тибет, самое высокое
плоскогорье Азии, господствующее над всем Азиатским материком. Ни в коем случае
нельзя допустить туда англичан. Японский вопрос — нуль по сравнению с тибетским*.
