А Отец потом молебны в церкви за их здравие заказывал.
Молился по ночам за каждого лихоимца месяцами, а то и годами, просил Господа
простить их, чтобы не наказал Судия суровый за воровство. Ибо деньги лихие
убить могут и кровью из горла хлынуть, как святые отцы учат.
Дед ¾ тот,
говорят, такой же щедрый был. Все, что сам умел и имел, сыну своему младшему
передал, который с детских лет поражал всех ясным взором прозрачных синих
очей. От взора того чистого жаром недругов обдавало, зато добрые люди тянулись
к нему и выносили из разговоров благодарность Богу за то, что дает Он на землю
сыновей Своих.
В юные годы Отец, тогда завидный жених, полюбил девицу
кротости необычайной. И странное дело, лишь ему одному и удалось разглядеть в
ней красоту сокрытую. Другие парни в ее сторону и не глядели, а при случае
говаривали про нее небрежно через плечо: тощая да забитая. Только Отец смог
оценить ее скромность, верность и женственность. Всего-то три денечка удалось
им походить да повздыхать, взявшись за ручки. Забрали парня во солдаты аж на
три года. И только частые письма летали между ними белыми голубями. А как
вернулся он из армии, так сразу свадебку и сыграли.
Вот тут и расцвела красота ее во всю силу. Особенно, когда
она сыночков носила в себе. На лице Матушки тогда царила лишь таинственная
улыбка. Взор же ее ласковых глаз, все внимание и мысли обращались под сердце,
где пульсировало маленькое сердечко невидимого, но властного человечка.
Оттуда, из глубин своего сокровенного существа, как из
теплых океанских глубоководий, маленький человек подавал ей команды. То
требовал он вкусной и здоровой пищи, то нуждался в чистом воздухе и движениях.
Еще любил он нежаркое солнышко, шелест листочков, щебетание птиц и жужжание
пчел. Как-то умел он глазами Матери видеть цветы, и от красоты и аромата их то
замирал, то радостно играл. Терпеть не мог он криков и брани. А особенно этот
махонький властитель ее материнства любил молитву в церкви. Словно теплые токи
источал он во время Херувимской, согревая этими лучами не только мать, но и
всех стоящих вокруг. И улыбка на лице Матери этого невидимки в такие мгновения
озарялась тихим светлым сиянием.
Мужчина видный и крепкий, Отец по случаю и без случая носил
ее на руках: то дома, то на дворе широком, то во поле чистом. И тогда утопала
ее хрупкая фигурка в его крутоплечих богатырских объятиях, как голубиное
перышко в ладони великана. А смущенное нежданной лаской безмятежное лицо ее,
зарумянившись, зарывалось в складках рубашки на его широкой мужниной груди.
