В актовом зале
женщины ставят последние штрихи к натюрморту, выстроенному на длинном столе,
составленном из конторского инвентаря, покрытого белой чертежной калькой.
Мужчины заходят к начальнику для приветствия и доклада о выполнении плана,
получив нагоняи за срывы и накладки, выходят и толпятся ближе к лестнице, чтобы
соблюсти хотя бы видимое уважение к некурящим женщинам и технике безопасности. Здесь
странно смешиваются аромат «Парламента» с угаром «Примы», а многоэтажная брань
с научно-техническими и философскими терминами. Линейщики отличаются от
конторских только ковбойским загаром. Сегодня все подтянуты, при галстуках,
выглядят солидно, во всяком случае, перед застольем.
А вот и
основные идут: начальник и трое участковых. Каждый по-своему колоритен: Игорь
Евгеньевич ¾ блеском золотой
оправы, Юра ¾ изящной
хрупкостью, Василий Иванович ¾
богатырской комплекцией, Доктор ¾
английским шиком. Мы разом затихаем и гуськом подтягиваемся к столу.
После
скучноватой речи начальника начинается праздничный ужин. Все, насколько можно,
держат ритуал. Следуют одна за другой ответные, встречные и дополняющие речи
начальников участков. После второй рюмки сухого вина Игорь Евгеньевич
предлагает спеть песню. Фомич шепчет мне, что это предзнаменование скорого
ухода. После нескладного, но громкого пения романса о калитке и накидке,
начальник откланивается и в сопровождении участковых покидает застолье. Через
несколько минут участковые возвращаются, Василий Иванович, хлопает в ладоши и
возглашает:
¾ Танцуют все!
Начинается
неторжественная часть застолья. Предполагая дальнейшее, я порываюсь уйти домой,
но на мое левое плечо ложится копченая клешня Фомича, а на правое — тяжелая
длань Василия Ивановича. Отложив реализацию плана отступления, вздыхаю и беру в
руку протянутый мне тяжелый стакан…
Гремит музыка,
кружатся танцы, то смешиваясь в толпу, то снова разбиваясь на пары. Быстро
пустеют бутылки. Я сжат с обеих сторон куратором и начальником, которые меня
упорно доводят до нужной им кондиции. Мои периодические заверения, что кондиция
уже вполне соответствует норме, и мне нужно на тур вальса, не оказывают на них
должного воздействия. Тогда я, как бы нарочно, выплескиваю из своего стакана в
обе стороны, и пока мои мучители промокают брюки салфетками, выскальзываю из их
железных тисков. Ноги сами несут меня на танцы. Рита хватает меня в объятия и
громко жалуется, что Доктор станцевал с ней только два раза, а с Ольгой,
стервой, уже пять раз, а с Танькой, уродиной, уже десять.
