А самое главное − этот мягкий, прямо-таки
обволакивающий голос. От его бархатных интонаций где-то в затылке возникало
щекочущее тепло, которое растекалось по позвоночнику, по груди, отдаваясь
пульсирующей болью в солнечное сплетение. По спине, шее, рукам бегали колкие
мурашки.
Марина снова притягивала его. Он все откладывал минуту
расставания. Когда они дошли до ее подъезда, Сергей предложил погулять еще. Она
легко согласилась, только просила подождать, пока она сбегает домой переодеться
и предупредить папу. «Он так волнуется, когда я сдаю экзамены».
Сергей сидел на залитой солнцем лавочке и пытался собрать
мысли в какую-нибудь удобную формулу. Только ничего не получалось. Он ничего не
понимал.
Наконец, облезлая скрипучая дверь открылась, и появилась
Марина, сияющая, в светлом платье, благоухающая свежестью и… смущенная. Ее
глаза прикрывали густые ресницы. Сергей вскочил и, не узнавая себя, окаменел
рядом с девушкой. На секунду.
Затем они бродили по зеленым уютным скверам, сидели на
лавочках, за столиком кафе. Все это время его не покидало ощущение, будто он
что-то пытается вспомнить. Это пульсировало где-то глубоко внутри подсознания,
просилось наружу, но никак не могло отыскать дороги. Казалось, что все это уже
когда-то было, случалось с ним раньше. Но, нет, не могло этого быть. Он точно
знал. И все же…
Мягко светило солнце, настроение стало воздушным и легким. В
душе осталось только хорошее. Рядом с ним легко ступала и рассказывала что-то
необычная девушка, завораживая его своим бархатным голосом. По груди
растекалось тепло, волнами бегали мурашки. Транс, колдовство, волшебство.
Но что это за воспоминания? Он все явственней чувствовал
что-то нежное, теплое, что как росток настойчиво пробивалось сквозь пласты
памяти.
Но вот они добрели до Консерватории. Здесь в ярком освещении
прожекторов толпились люди. Марина прочла вслух афишу и только тихо вздохнула.
Сергей ринулся в толпу, обошел всех, порыскал на подступах, на ближних улочках −
и, спустя несколько минут, протянул онемевшей Марине два мятых билета.
Давненько он здесь не был. Классическую музыку он не
воспринимал. Но волнение Марины передалось и ему. Она теребила сумочку,
неотрывно следя за сценой. Но вот раздались аплодисменты, и вышел крепкий
парень во фраке. Он решительно сел за пульт органа и с усилием надавил клавиши.
Из многочисленных труб полились звуки, сплетаясь в задумчивую мелодию. Усилия,
которые прикладывал органист к клавишам, не вполне соответствовали нежности
мелодии.
