- Мой Бог! -
тихо воскликнула она. - Мой Бог! - прошептала Мелхиседека. Лицо человека,
лежащего в кормушке, точно светилось изнутри. - Кто это? - Мелхиседека обвела
взглядом овец, будто от бессловесных хотела добиться какого-нибудь ответа, и
вдруг ей показалось, что глаза животных исполнены человеческим разумом. Она
испугалась, подумав, что овцы вот-вот заговорят. - Бог мой! - Что-то хорошее,
теплое поднялось внутри нее с тихой радостью. Глаза стали горячи, и тихие
радостные слезы мешали ясно разглядеть лежащего в кормушке человека.
Мелхиседека промокала их кончиком головного покрывала, но видела лежащего
мутно. И вдруг она поняла, что произошло нечто такое, что заполнит всю ее
жизнь. Наступала самая лучшая в ее жизни пора. Пришло счастье, никогда доселе
не испытываемое, непостижимое счастье, может быть, трудное. Радость заполнила
Мелхиседеку, и она еще пуще заплакала. Мелхиседека прикрепила факел к столбу,
бросилась к брату, но не смогла его приподнять. Она взяла его руку, припала к
ней, встав на колени, и поцеловала в жилку.
В доме люди
сидели обыденно молча.
- Сепфора!
Мафусаил! - послышались призывы Мелхиседеки. Мафусаил выскочил в нижней
длиннополой рубашке с короткими рукавами, без пояса и без сандалий. За ним
бежала взволнованная Сепфора. Мелхиседека опустилась посреди двора на пенек.
- Там...
там... - Ее слезы и заикание встревожили. - Там... Его лицо... Оно как бы
светится изнутри.
Мафусаил
бросился в дом и выбежал из него уже с колчаном и луком.
- Не надо,
ничего этого не надо, - шептала плачущая Мелхиседека и ласкала всех счастливыми
лучистыми глазами. - Поймите, ничего этого не надо. Енох вернулся! - Последние
слова Мелхиседеки слились в одно с криком из овчей пещеры:
- Мне
страшно! Верните меня на землю! Неужели вы не понимаете, что мне очень страшно!
6. - Мне
страшно!..
Сепфора
крикнула:
- Мафусаил,
разбуди Гаидада и всех мужчин! Надо перенести Еноха.
Когда его
внесли в дом, дети разных возрастов высыпали из всех комнат.
Енох не видел
колготящихся возле него людей, но различал их голоса. Он смотрел вглубь себя,
где удалялся свет, хранящий тайну, которую еще надо было передать людям.
Радость,
овладевшая Мелхиседекой, казалось, разлилась по всему дому. Он наполнялся
любовью. Люди хватали друг друга за руки, целовали друг друга, целовали Еноха,
подпрыгивали, как дети. Енох на миг приоткрыл веки - все тут же утихли и
склонились над ним. Еноху стало душно. А веки отяжелели и снова опустились.
