— Ну что вы!
— Ирине вдруг захотелось сделать ему приятное. — Какой вы больной? Вы вполне
здоровый привлекательный мужчина.
Лёнюшка и
правда не выдержал и покраснел от удовольствия.
— Так что ж,
— полюбопытствовала она, — бесы так прямо с сигаретным дымом и входят?
— Это уж как
Господь попустит — могут и с сигаретным дымом, могут и через какой другой грех
залезть. Запретит им Господь — и не войдут, а уберет Свою защиту от человека —
и понабьются битком, аж тесно!
— А что ж
Господь ваш, — спросила она, тонко улыбаясь, — если Он всеблаг и всемилостив,
позволяет им иногда входить?
— Да Он не
позволяет, — отмахнулся монах, досадуя на ее непонятливость. — Он им просто не
запрещает. Ты что — глупая? Когда человек сам по своей воле говорит — мол, нет
Тебя и быть не может, и помощь Твоя мне ни к чему, и бесы, дескать, так — образ
один и только... Вот тогда-то Господь и может отступиться, мол раз не нужна
тебе Моя помощь — так попробуй-ка сам без Меня повыкручивайся-ка!
Когда она шла
назад через сарай, гусак, решивший взять реванш за то, что пропустил ее в
первый раз безнаказанно, кинулся на нее с яростным шипеньем. Однако он не на ту
напал — Ирина была не из робкого десятка и, схватив валявшуюся тут же палку,
стукнула его в целях самообороны так, что он отскочил и шея его неестественно
искривилась.
Ей не
спалось. Было душно, она слышала, как в проходной комнате храпит кто-то басом,
хотя там ночевали только старухи. Она вспомнила, что забыла положить крем под
нижние веки и, нащупав в сумке баночку с кремом, кончиками пальцев пробежала
под глазами от висков к переносице. Однако она не рассчитала, случайно ткнув
пальцем в угол глаза — стало ужасно щипать, и она, на ходу натягивая халат с
драконом, ринулась к выходу за занавеской. В темноте она налетела на корзину с
гусыней, та отчаянно загоготала, забила крыльями, и Ирина почти в панике
вылетела на кухню.
— Да это ад
какой-то! — едва ли не вслух крикнула она, нашаривая ведро с водой и отчаянно
гремя кастрюлями и крышками.
Во сне она
почему-то увидела Анну Францевну, пожилую голландку, прожившую в России сорок
лет и, несмотря на свои несметные года, позволявшую себе голубые волосы,
красную шляпу, бурлескный акцент и грамматически-какофонические фразы.
Анна
Францевна давала когда-то Саше уроки музыки, но след ее потерялся уже давно. «В
музыка все должен быть элегант, — поясняла она, уважительно поглядывая на
Ирину. — Ну ви-то, ви-то — просто шикарно смотреть, шикарно, — она целовала
кончики своих веснушчатых пальцев, — ви есть аллегро виваче, фортиссимо,
грациозо!»
