Один пузан-пациент из административно-сильных, насквозь проконьяченный, загубивший себе потроха, ссылаясь на авторитетное мнение, называл Чичко злостным диссидентом, распространяющим гнусные слухи о спаивании русского народа, о дебильных малютках, имя-де которым легион, и еще о том, что Советская Россия сама, безо всякой атомной бомбы, по пьяному делу развалится. Не обошлось и без «достоверных сведений», в которых сообщалось, что «замечательный врач» Чичко умер. Причем давно.
Сам Викентий Валентинович при воспоминании о Чичко прежде всего видел перед собой уникальный по чистоте, открытый и милосердный взгляд голубых глаз врача, посуливших ему возле могилы Некрасова избавление от алкогольного рабства, заронивших в измаявшееся сердце надежду на реставрацию чувств и разума… Мценский не сомневался, что если чем и исцелял Чичко, так это именно взглядом своих глаз, до краев налитых участием и состраданием.
Однажды, года через два после их встречи на Московском проспекте, Мценский, успевший побывать в больнице, а также поменять место работы, неожиданно просто, за какие-то копейки узнал в «Ленсправке» адрес и номер телефона Геннадия Авдеевича Чичко. Мценского буквально потрясло то, как просто, как элементарно достались ему драгоценные сведения. Мечта была столь взлелеянной, столь «золотой», что ему даже не хотелось верить в ее внезапное осуществление.
«Почему же я раньше не догадался?»— повторял он бесконечное число раз. Позвонив по обретенному номеру, Мценский узнал, что Геннадий Авдеевич сам лечится в больнице, что у него инфаркт и что слухи о его смерти не такие уж фантастические.
Самый сокрушительный в году запой подкрадывался к Мценскому, как правило, ближе к лету, с завершением учебного года. Викентий Валентинович предчувствовал этот мрачный катаклизм загодя, как японская рыбка предчувствует надвигающееся землетрясение. Он и о «морячке»-то вспомнил не бескорыстно: а вдруг и впрямь поможет знахарь? Предотвратит, отсоветует? А потом выясняется, что у спасителя — инфаркт. Мценский засобирался навестить «морячка», купил кулек апельсинов и вдруг в последний момент чего-то испугался — то ли инфарктной беспомощности Чичко, его тогдашней врачебной бесполезности, то ли своего отчаяния в связи с этим, — во всяком случае, в больницу не пошел, передумал, да и в какую больницу идти — неизвестно: когда звонил — не выяснил, а звонить вторично постеснялся. Апельсины были проданы там же, где и куплены, только на другом конце очереди. Деньги, два рубля, истрачены на бутылку бормотухи.
