потопе, и если какая парочка не попала на ноев ковчег, то она должна была погибнуть, так как библия утверждает, что все остальные погибли. Как они туда влезли, в этот ноев ковчег, это трудно сказать — должно быть, пищали да лезли, потому что иные животные были таких громадных размеров, что ни в какие «ноевы ворота» не влезли бы. Потом для этих животных надо было почти на целые 5 месяцев заготовить продовольствие. Не знаем, кто был наркомпродом в ноевом ковчеге и по какой норме выдавали зверям. Но даже если бы им выдавали и по маленькой норме, то и тогда для всех этих животных нужно было бы приготовить такое громадное количество продовольствия, что никакой ноев ковчег, хотя бы у него были две-три баржи прицеплены, не поместил бы его. Ведь животных, и птиц, и пресмыкающихся имеется несколько тысяч видов. Библия рассказывает, что пищу надо было взять такую, какою питаются звери, — значит, для волков надо было запасти овец или коров, для львов — тоже животных, оленей или чего-нибудь в этом роде, так же для тигров, для медведей, для леопардов и пр. и пр. Огромные запасы сена для жвачных. Надо было поймать парочку львов, и тигров, и носорогов, и бегемотов, и кабанов, и насекомых, и всех птиц надо было поймать хоть по парочке. И если нас иногда мучает клоп, или таракан, или вошь, то мы должны помнить, что библейский бог спас их от потопа, хотя бы по одной паре на расплод.
Можно себе представить, какое это было веселое путешествие! Какой там стоял невообразимый шум и запах! Один из верующих объяснял мне как-то на диспуте: ведь нельзя же думать, что там все звери расположились с удобствами; ну, скажем, стоял верблюд, объяснял он мне, а промеж ног у него стояли звери поменьше. Можно себе представить верблюда, который стоит пять месяцев, раскорячившись на одном месте, и не погибает. Тут уж никак не обойдешься без поповского изречения, что «для бога все возможно». Затем, каким образом хищники уживались там с травоядными? Об этом нам библия не рассказывает, да об этом и рассказать нельзя. Через пять месяцев этот корабль останавливается на горе Араратской. Казалось бы, что путешествие кончилось довольно благополучно. Все, кто был в ковчеге, прибыли на станцию Арарат в полном здоровье, а все остальные живые существа погибли. Бог велел всем выйти из ковчега, и они все разбрелись по земле. И тут, в конце рассказа, происходит довольно странная вещь:
«И устроил Ной жертвенник господу; и взял от всякого скота чистого, и из всех птиц чистых, и принес во всесожжение на жертвеннике. И обонял господь приятное благоухание, и сказал господь в сердце своем: не буду больше проклинать землю за человека, потому что помышление сердца человеческого — зло от юности его; и не буду больше поражать всего живущего, как я сделал. Впредь во все дни земли сеяние и жатва, холод и зной, лето и зима, день и ночь не прекратятся» (VIII, 20–22). Заметьте, что это все сказано в конце того рассказа, где говорится о том, что всего было взято по паре от всякой плоти; но, если Ной принес от всякого скота в жертву, то что же осталось? Откуда пошло размножение от всех этих «чистых животных»? Представьте себе только картину этого бога, который все потопил, который истребил младенцев на всей земле (они-то чем согрешили?), а потом сидит и нюхает жареных баранов, овец, быков и других животных, которых ему поджаривает Ной с сыновьями. Чем же это отличается от ассирийского рассказа о богах, которые собрались после потопа и вдыхают сладкое благоухание, которые, «как мухи, собрались над приносящим жертву». В еврейском рассказе бог опускает радугу, и в ассирийском госпожа богов опустила радугу. Но что следует отметить, так это то, что евреи переделали ассирийский рассказ о наводнении в одной только местности в рассказ о всемирном потопе, а в ассирийском рассказе вовсе не говорится о том, что потоп был всемирный.
