Хотя вопрос, какой вставал перед нами, был прост и очень даже немудрён. Писать то, к чему душа лежит? А к чему она лежит в изменившихся условиях новой, несоветской, страны? Или попробовать писать то, что луч-ше продаётся? Быть принципиальным? Или литераторствовать на потребу массовой аудитории? Был даже некий выбор. Детектив? Любовный роман? Гламур? Или некий суррогат интеллектуальной прозы, в котором обязательный набор един на всех, но без убийств, секса и гламура?
Смешно думать, будто непременный набор советской Михаил Врубель. Музасловесности: «Она и он передовые, мотор, запущен-ный впервые, отсталый зам, растущий пред и в коммунизм идущий дед», преподнесённый ещё Твардов-ский в «За далью даль», умрёт без каких-либо последствий. Свято место, знают все, пусто не бывает. Каждое новое время рождает свой новый набор.
Позже Серёжа даже выкажет свою оригинальность, он литературный секс заменит на беллетристический алкоголь. Выйдет очень даже недурно!
Но я всё же об обстоятельствах, в каких рождался боровиковский роман.
Быть главным редактором издания, о котором заговорили как о лучшем среди периферийных литератур-ном «толстом» журнале, вроде бы престижно, но местным «городничим», как известно, такая слава ни к че-му. Они о своей лишь думают. Особенно если губернаторская жена к тому же «большая охотница» до литера-туры. И вот журнал дышит уже на ладан. Ох уж эта жизнь в областном городе!
Жизнь в столице, безусловно, не сахар. Но жить в провинции, поверьте, ничуть не легче. А зачастую и слож-нее. Что такое Москва? Это масса мест для приложения сил. А что такое Саратов? Единственное издатель-ство, единственный журнал, хоть и «толстый»… и всё! Выбор убийственный. Скажу жёстче – самоубийствен-ный, если ты честолюбив и талантлив. Когда твоя мечта сохранить своё «лицо» и собственное «я» умирает последней, но перед тобой выбор: или твоё «я» – тогда «на выход», или забудь про своё «я» и живи по мест-ным «понятиям» – смирись, терпи и люби даже тех, кому ещё вчера ни за что не подал бы руки.
Легко сказать «надо оставаться принципиальным!». Куда труднее им быть. (Это мне напомнило эпизод из примерно тех же лет – началась перестройка, и я тогда служил в Госкомиздате. Одна из моих сослуживиц как-то с возмущением, насмотревшись телевизор, заговорила о негодяях-чиновниках, берущих взятки. Я слушал-слушал, но после фразы: «А вот мы не берём!» сказал: «Ты, конечно, тоже чиновник, и уже много лет чи-новник, и действительно не берёшь взяток… Потому что тебе их никто не предлагает. А стали бы давать? Го-ворить о том, что он не берёт взяток, имеет право лишь только тот, кому дали, а он не взял! И раз не взял, и другой не взял, и третий… А другим лучше помалкивать».)
