— С Божией
помощью воздерживаюсь, вот только жить негде, горе мыкаю по подвалам.
— Да, это не
сахар, — сокрушенно закивал Георгий и вдруг, что-то вспомнив, воскликнул: —
Позвольте, у нас же в том году в часовне долго жил странник Володя, застелил
все, закрылся и жил. Доволен даже был. Может и вы? Здесь тихо.
— На кладбище?
Ну, это едва ли...
Но все же
Алексей задумался. Что-то часто ему предлагают здесь поселиться. От кого-то же
недавно слышал? Ах, да, от странного старичка! И про часовню тот тоже вроде как
что-то говорил или намекал?
— Вы
подумайте, но у батюшки прежде спросите, чтобы благословил. Он вот-вот из храма
уже выйдет.
Алексей вышел
на улицу и, покуривая, стоял у ворот. Появился священник. Алексей затоптал
окурок и двинулся ему навстречу.
— Простите,
батюшка, — склонил он голову, — тут дело такое, жить мне негде, хотел бы здесь
в часовенке временно перебиться, пока не найду чего. Вы бы благословили?
— А пить
начнете, шуметь, дебоширить?
— Начну, так
погоните в шею, но постараюсь воздерживаться.
— Часовня,
конечно, не для жилья предназначена, но эта не используется по назначению, да и
принадлежит не церкви, а невесть кому, музею какому-нибудь. Так что поживите,
если так у вас сложилось, только на службы ходите и причаститься вам следует,
как собирались однажды.
— Сделаю,
батюшка.
Священник
благословил Алексея, осенив его крестом. После его ухода сразу подошел Георгий.
— Ну вот и
решилось все, а вы безпокоились. Когда будете устраиваться?
— Не знаю, —
пожал плечами Алексей, — в ближайшие дни.
— Давайте,
давайте и не бойтесь, — еще раз успокоил Георгий, — разбойников тут не водится.
Чудики разные бывают. Вон как-то летом поймали какого-то толстяка без брюк, но
в пиджаке и галстуке. Задница вся исполосована то ли ремнем, то ли плетью. И
кто постарался? Бегал, деда какого-то искал, доложить хотел, что они есть. А кто
они? И какого такого деда? Ничего толком объяснить не смог, так в психушку и
уехал.
Что-то
шевельнулось внутри Алексея, но тут же заглохло. Нет, не вспомнил-таки ничего,
попрощался со сторожем Николаем и пошел восвояси.
* * *
На следующий
день Алексей перебрался в часовенку. Земляной пол он застелил ветхими одежками,
которые позаимствовал в ближайшем подвальном лежбище бомжей, а дверной проем
прикрыл большим листом картона. Потом вздохнул, переведя дух. На душе было
спокойно: ровные сейчас мысли не скакали и не бились, как прежде, а текли
подобно гладкой реке; под этой толщей воды скрылась злополучная хандра, и
вожделенная тишина заполнила и внутреннее, и внешнее пространство. Лишь воронье
суетилось в кронах вековых деревьев и иногда, испугавшись чего-то, с грохотом
выстреливало в небо тысячью черных крыл. Но этот шум был естественен и
органичен, он не лишал равновесия, как и вечный шепот листвы, и ревматическое
поскрипывание в старых стволах и сучьях, как и налетающие иногда могучие порывы
ветра, срывающие и несущие, покуда хватает сил, целые облака ослабевших желтых
листьев, и разбрасывающие их потом пестрым дождем на мощеные дорожки и
могильные холмы...
