Прапорщик
задумчиво смотрел вдаль, наверное смирившись с неизбежным, но девушка все не
возвращалась. А через пятнадцать минут они все вместе в ее поисках бороздили
окрестности. Через полчаса прапорщик отбыл, а Витька только разводил руками:
— Нет, что-то
случилось. Может на “скорой” увезли?
— Да, да, —
поддакивал Алексей, — на “скорой”, на очень скорой и быстрой увез ее
подельничек. Глаз-алмаз, говоришь? Всей общагой, всем институтом, преподаватели
все, говоришь? И это летом? Болван ты, Витька, каникулы у них летом. Все туфта,
как я и говорил. Кинули тебя, как дешевого фраера. Вот так.
— Да не
может быть, Леха, — сокрушался Витька, — она не такая...
Но Алексей
уже шагал прочь, напевая про себя: “Ах, лето, лето...”. И было ему почему-то
совсем не жаль денег, которые придется отдавать, и не было злости, и не было
обиды. Ах лето, лето...
* * *
В начале
осени Алексей захандрил. Он почти перестал выходить из дома. Подолгу лежал на
диване, разглядывал потолок, фокусируя взгляд на разных его участках, и каждый
раз из паутинок, трещинок и грязевых пятен, как в калейдоскопе, складывались
причудливые фигуры. Были это лица из прошлого и настоящего, животные, какие-то
фантастические уродцы и еще невесть кто и что. Мысли двигались вяло и с таким
трудом, будто шлепали в тяжелых бахилах через торфяное болото.
Вечером
хозяйка приносила полбуханки хлеба и кипяток. К этому рациону он добавлял
два-три яблока, которые подбирал, выходя во двор по нужде — скудно, но жить
можно. Но однажды хозяйка не пришла. Он решил, что забыла, или, что еще хуже —
надоело ей быть самаритянкой. Обиделся и уткнулся лицом в подушку. Не придал он
значения тому, что днем на ее половине был слышен шум и голоса. Мало ли что?
Утром она
тоже не появилась, а за стеной было по-прежнему подозрительно тихо. Алексей,
преодолев гнетущее душу раздражение, вышел во двор, обогнул дом и постучал в
хозяйскую дверь. Никто не открыл. Он стучал еще и еще, пока через забор с
соседнего участка не закричала соседка:
— Чего
колотишь, тетерев, увезли Евдокию вчерась днем в больницу: сердце прихватило.
Машина приезжала за ней, ты что же, не слышал?
— Что,
сердце? — переспросил Алексей. — Нет. Я не слышал.
Он замялся на
мгновение, а потом, спросил:
— Хлеба
четвертушку в долг не дадите? Я отдам.
— Сейчас, —
соседка скрылась и вскоре принесла почти целую буханку и банку рыбных
консервов.
— Спасибо.
Помоги вам Господи, — поблагодарил Алексей и ушел к себе. До завтра, решил,
хватит, а там пенсия. Можно будет и Евдокию в больнице навестить. С тем и
уснул. А назавтра пришли и сообщили, что умерла Евдокия. Да как же это, не
поверил он, что же за напасть? Вот навалилось! Появились какие-то люди,
родственники. И откуда? Ведь одинокая была...
