В юности у меня
был друг, Георгий Перов, Гоша. Его имя Вам, скорее всего, ничего не скажет (как
и мне - имя героя Вашего рассказа), хотя в свое время оно было на слуху.
Представьте себе: Гошу Перова называли восходящей звездой (ненавижу этот
"звездный" риторический код - но куда от него?). И это уже после
первого (он же - последний) поэтического сборника! Мы вместе учились в
литинституте. Естественно, ходили на Таганку, в Современник, читали друг другу
свои "гениальные" стихи. После выпуска один из нас какое-то время
работал в Литературке, другой - ночным вахтером. Первый кропал рецензии, второй
- творил Поэзию, подобно Вам, любуясь на звезды. Думаю, нет смысла светить
фонарем в их лица? Who is who и Wer Existiert Wer?[13] Через два года у Гоши вышла та самая
книга… (А ведь и я для этого обивал пороги в издательствах, используя ресурсы
своих скромных новоприобретенных связей). Прихоть судьбы - книгу похвалил
кто-то наверху, и критика тут же взорвалась соловьиным пафосом. О, эта наша
поспешность! Почему? Мне думается, что многие взлетают не за тем, чтобы стать
небесным телом, но чтобы подчеркнуть изысканность и глубину небосвода, чтобы
оттенить неповторимость других - настоящих! - звезд. Они - для того чтобы
сгореть и вспышкой украсить небесную сферу. Иначе - провидение лишено разума,
да и права вершить наши судьбы. Но вершит! Вершит и отпускает срок, чтобы
взойти и светить. А что поднялось и воссияло - то и есть настоящее! У Гоши не
было этого срока (надеюсь, семантика этого размышления не вызовет у Вас
отторжения; уверяю Вас - это не "маленькая трагедия", а чистая проза
жизни), не было совсем! Он "угас" уже в тот предновогодний вечер, ибо
последнее "сияние" его славы видели лишь стены моей комнаты и я,
нарезающий огурчики и колбаску. Он вошел ко мне первым гостем за четыре часа до
боя курантов, но ожидание "брызг шампанского" не входило в его планы.
Гоша сообщил, что едет на рыбалку и там, в одиночестве над лункой, встретит колесницу
новорожденного Гелиоса. О, он уже ощущал себя гением, - вошел в образ! - и
старался соответствовать этому поступками! Я плеснул нам водки, мы выпили за
наступающий, и Гоша на десять минут присел в уголке на кресло. Он что-то
царапал пером в блокноте, а я, раздраженный его звездной оригинальностью, молча
строгал салат. Потом он ушел, оставив на журнальном столике вырванный из
блокнота листок. В нем - пять поэтических строк. Помню, что подивился их, не
свойственным Гошеному перу, неуклюжести и нарочитости. Вот эти строки:
