— Именно от
него мы узнаем совершенно необходимые архиважные вещи, — глубокомысленно
витийствовал Шиманович. — Он обладает удивительной способностью так освещать
действительность, что свершившиеся события вдруг предстают совершенно в
неожиданном свете, а порой и вовсе изменяют русло проистечения. Он просто
меняет ход событий, господа! Его тонкий ум помогает людям труда, не имеющим
времени для самостоятельного анализа происходящего, верно ориентироваться в
историческом процессе; отшелушивать наросты грязной тоталитарной лжи от истинных
ценностей свободного мира. Свобода слова и демократия — вот его кумиры, которым
готов он самозабвенно служить, не щадя самое себя. Посмотрите на его
мужественное, волевое лицо: разве способен такой человек дрогнуть, отступить
перед врагами демократии? Нет! Посмотрите в его глаза — внимательные,
проникновенные… честные. Обратите внимание, как цепко, как далеко смотрит он
поверх своих знаменитых очков. Все это вселяет в наших соотечественников
уверенность в незыблемости идеалов свободы и демократии. Он — гарант нашего
спокойного, безмятежного существования в новом тысячелетии. При все этом, он
верный товарищ, надежный и исполнительный член трудового коллектива нашей
компании, четко и безпрекословно выполняющий все указания руководства. На таких
как он стояла и будет стоять… — Тут Шиманович поперхнулся, почувствовав, что
где-то уже перегибает палку, в запале махнул обезьяньей лапкой с зажатой в ней
рюмкой, плеснув водкой на сидящего рядом Симоняна и, чуть помедлив, продолжил:
— О нем можно
говорить безконечно, ибо нет предела его достоинствам. Закончу же поэтическими
строчками-размышлениями, пришедшими на ум на досуге, заранее прошу прощение за
их невысокие поэтические достоинства у тонких ценителей поэзии. Итак:
Какой он? Какой
же? Давайте обсудим.
Иным он казался
простым и приятным,
Другим — не
совсем образованным людям –
Он виделся злым
и совсем непонятным.
Твердили они,
что он просто мужчина, —
Их сотни
повсюду найдешь при желанье, —
А он был
великих событий причина,
А он бы
морщиной на лбу мирозданья.
И
если бы кто-то на глобус любимый
Взглянул в
окуляр микроскопа однажды,
То рядом с
изломанной нитью Гольфстрима
Увидел бы след
его ног х-образных.
Он ловко шагал
по морям и по суше,
Бывал, говорят,
и на дне океана,
Истории шепот
внимательно слушал
И складывал
все, что услышит, в карманы.
Потом доставал
и, глядя в объективы,
Сжимал он
руками событья и время…
