— Ты
шапырдык-то мой не снимай, он большой целебной силы. Возьми его насовсем, в
подарок — память тебе будет и здоровье…
Через неделю
Семен выписался и уехал домой, оставив в Кизыл-Кая пропыленный, умученный жарой
и приторно-сладким дынным соком, стройотряд. Уехал, наперед наказав себе
никогда более не вспоминать ни о медицинской тюбетейке желтого эскулапа, ни о
своем разверзнутом испуганном чреве, ни о молчаливых аксакалах, читавших ночами
ломкие от ветхости страницы таинственного манускрипта "Муигнил мюрт"[3]…
Утром жена
успокоила:
— Да какой там
Расим Газанфарович? Я ж тебе сто раз говорила: Афер Абдулраззар-Оглы,
мануальный терапевт из Москвы. Самый известный костоправ. Все хвори у людей от
позвоночника. Вот выправит тебе позвонки, разом помолодеешь. Да и в твоем ли
возрасте врачей бояться? Болезней надо бояться, а не врачей.
— А диплом у
него есть? — пытался выяснить Семен Никифорович. — Спросить бы надо.
— А вот и спроси!
— жена уперла руки в бока и зло сверкнула глазами. — Спроси! Разом вылетишь.
Будет тебе от ворот поворот. Разве ж можно из Москвы, да без диплома?
— Надо бы все ж
поточней узнать, а то кто их знает? — пробурчал себе под нос Семен Никифорович.
Он вздернул вверх плечи, пытаясь разобрать жив ли еще засевший в спине
застарелый остеохондроз, но тот затаился и даже не пикнул, наверное заметив
промелькнувшую в голове Семена Никифоровича грозную тень скальпеля Расима
Газанфаровича…
Собирался
долго. Старательно расправлял складки на рубашке, сбивал пылинки с пиджака,
попытался было упросить жену закрепить на рукаве ослабевшую пуговицу. Жена
сердито фыркнула и поднесла к самым его глазам будильник:
— Дуй, а то
опоздаешь.
— Ладно, — он
как курица согласно клюнул носом и зашаркал ногами в прихожей.
У подъезда
окликнули:
— Погодь,
Семен…
Семен
Никифорович, хотя и заселился в этот многоквартирный дом лет десять назад, знал
всего лишь несколько человек — с ними и здоровался. А сотни остальных день за
днем, месяц за месяцем безликими равнодушными тенями проскальзывали мимо, не
имея желания хоть как-то прорасти в его жизнь. Впрочем, последнее было и его
главным желанием… Семен Никифорович недовольно крякнул и обернулся. Сосед
Аркадий, — из тех немногих, — шагнул от скамейки. Как всегда понурый, в
надвинутой на глаза кепке, обвисшей вниз сосульками редких волос, он смотрел
себе под ноги.
— Я к тебе
домой собрался, — промямлил, — червонец до получки одолжи? На хлеб.
