— Близится
время ухода твоего из этой яви. Смерть ощущаешь в себе. Земля погружается в
холодную воду. Свинцовая тягость заливается, рождая озноб и холод. Вода
переходит в огонь. Жар и холод сменяют друг друга. Огонь переходит в воздух,
взрываясь и распадаясь гаснущими искрами в пустоте…
Сумасшедший,
подумал Антон, ощущая тонкое бередящее душу тревожное чувство. Он полуобернулся
и, поймав боковым зрением безумный взгляд незнакомца, ускорил шаг, но тот не
отставал.
— Не спеши! —
забубнил он на полтона громче, — Не пугайся! Ты умер! Пойми это и не
прилепляйся к ушедшему, не береди чувства, не давай им разыграться и поглотить тебя.
В страшные места могут увлечь волны переживаний. Соберись и гляди вокруг себя.
Услышишь громы, будто стучат друг о дружку тысячи гигантских ладоней. Это звуки
последней сути. Не пугайся! Ничего не может тебе повредить, ибо тебя — нет!
Стань этим звуком, откликнись на него. Эти миражи — ты сам! Тот, кого нет,
заключает в себе ничего и все!
— Отстаньте от
меня, — выкрикнул Антон, но вдруг остановился, резко обернувшись назад, так что
незнакомец едва не ткнулся своим длинным хрящеватым носом в его, Антона,
подбородок. — Отстаньте! Пойдите лучше туда, — Антон указал на взметнувшуюся в
небо громаду Свято-Троицкого собора, — там вам станет легче, поверьте. Спросите
отца Андрея…
— Вы не
понимаете, — незнакомец отшатнулся вбок к перилам, — не мучьте меня, зачем меня
мучить? — рот его болезненно искривился, а глаза разом потускнели.
— Да, к отцу
Андрею, он не откажет, — еще раз повторил Антон, глядя, как незнакомец медленно
пятится, с тихим шуршанием обтирая перила.
— Вы не
понимаете, — мямлил незнакомец слабеющим голосом, — то, что находится внизу,
подобно находящемуся внизу, ради выполнения чуда единства… Камаель поддержит
вас, Гимель научит, Далете успокоит…
— Он вам и
водосвятный молебен отслужит и панихиду выправит, — продолжал Антон, все еще
встревоженный, но уже упокаивающийся на гребне собственных слов, как-то
незаметно вдруг связавших его с таинственными и умиротворительными действами
там за белыми соборными стенами. Смысл слов незнакомца по-прежнему не проникал
в него, но веяло от них в лицо чем-то чужим, вязко ознобным, и руки словно
погружались в холодный ил у придонных камней. Антон уцепился взглядом за
возносящееся пятиглавие с золочеными крестами и, не думая, зачем это делает,
перекрестился.
— Избегай
голубоватой тусклости! — прошипел незнакомец уже в полном отдалении. — Если
пойдешь к ней — вернешься к новой жизни, рождению, старости, болезни и новой
смерти без озарения… — фигура его извернулась штопором и неуловимо быстро
скользнула за спины приближающейся к Антону парочки юнцов, оседланных змейками
плеерных наушников, и потом, когда юнцы миновали Антона, она уже себя не
обнаружила — исчезла, испарилась, словно опять шагнула в шумящее внизу водой
заперилье…
