— Может продадим чего? —
задумчиво спросила присевшая на краешек дивана жена. — Путевку тебе купим.
— Еще чего, — сердито
обрезал Петр Петрович, — сейчас грязи и так хоть пруд пруди, далеко не надо
ехать. Так поправлюсь…
Жена вздохнула и пошла в
храм заказывать сорокоуст о здравии. Батюшка посоветовал еще и молебен
отслужить великомученику Пантелеимону. Так и сделали. И что же? На второй день
Петр Петрович поднялся с одра бодреньким и здоровым. Жену, правда, слушать не
стал: да ну, мол, тебя с твоими молитвами, сам поправился и баста. А жена и не
настаивала; она лишь крестилась на иконы, да Бога благодарила.
Дочка же за это время замуж
вышла и упорхнула к мужу, у которого в районе «Универсама» ларек имелся, да
пара торговых палаток. Она размечталась, что будет как сыр в масле кататься в
мужнином богатстве. Ан нет! Тот ее быстро к делу приставил, за прилавок. Так,
что теперь она, бедная, по двенадцать часов кряду мытарила, да еще без
выходных. «Что ж, — думал по этому поводу Петр Петрович, — зато с голоду не
помрут, внук, опять же, в достатке вырастет». А сын после армии контракт
подписал и теперь мотался то в Таджикистан, то в Чечню…
Оставшись в очередной раз
без работы, сидел Петр Петрович с мрачным видом на скамеечке в Летнем саду.
«Это Колька, змей, виноват во всех моих бедах, — думал с горечью. — Останься я
тогда на заводе родном, и квартиру бы получил, и, глядишь, когда до
приватизации дело дошло, собственником бы каким никаким стал. А то ведь на
бобах остался. Ну, Колька!..» Душили Петра Петровича злость и обида: «Эх, я бы
ему … Ничего, еще спляшу на кладбище у поганца… И жену-то, как на грех, в
последнее время хвори одолели. Того и гляди, с фабрики сократят. Беда просто…».
Домой он ехал в
переполненном автобусе, а рядом полная приземистая бабуля все ругала какую-то
Клавку. «Не мою ли зазнобу изборскую?», — подумал Петр Петрович и прислушался.
— Клавка-то соседка меня
безмозглой старухой обозвала, мол, сплетни я переношу. Представляешь? Разве ж
такое можно простить? — шипела бабка своей товарке, тоже пожилой женщине, но
повыше росточком и потощее телом, — Я конечно ей все высказала. Так она теперь,
— представляешь? — сглазила нас. У меня бок заболел, Мишка двойки одни хватает,
а, зять, так вообще, всю зарплату пропил.
— Ахти тошно! — испуганно
воздохнула ее собеседница, сжав ладошками щеки. — И что ж ты?
— А что я, терпеть буду? —
повысила голос приземистая бабуля. — Я посоветовалась с умными людьми, они
подсказали, что делать. Теперь выхожу ночью и подливаю ей кое-что под дверь.
Пусть нюхает, да нос воротит. Пусть знает…
