Пришел как-то Николай
Антонович по надобности на завод не в свою смену, и лоб в лоб столкнулись они в
раздевалке, прямо у шкафчика Петра Петровича (и зачем, окаянный, забрел-то
сюда?). Закаменел Николай Антонович лицом, очки зачем-то снял, взялся
протирать… но узнал. Узнал!
— Вот так встреча! — сказал
он ровным, спокойным голосом (однако, видно было, что переворачивает его всего,
что нелегко дается ему это его спокойствие). — Ты что тут делаешь?
— Я-то? — не сразу
отозвался Петр Петрович, — я-то тут работаю, уж боле пятнадцати лет будет…
И вдруг закипело у него
внутри, наперло, выплеснулась из ямины какая-то чернота. Одним словом, не
сдержал себя и про страхи давешние все разом позабыл.
— Шестнадцать с гаком, если
точнее, — выпалил он, — а вот тебя-то какой леший принес? Неужто места мало в
городе? Специально, знать, разыскал? Счеты сводить собрался? У, лешак!
—
Ты чего мелешь? —
поперхнулся на вздохе Николай Антонович, разом побагровел лицом и задышал часто-часто,
как брошенная на берег рыба. — Что ты несешь? Я тебя искал? Да на кой ты мне
сдался, брюхо толоконное? Ты ведь Клавдию мне простить не можешь, да? Что она
меня выбрала? Так ты кто? Небось, работяга простой, а я «руководящее звено»,
скоро в замначальника цеха выйду. Понимаешь разницу?
—
Да знаю я тебя,
ботало коровье, — взорвался в ответ Петр Петрович и резко рубанул воздух рукой
— ты не бельмеса правды не скажешь. Она тебя выбрала? Да украл ты ее! Из
зависти и злости. Ворюга ты! Тоже мне, начальничек, очки нацепил… Не боюсь я
тебя! Так и знай и запомни, я еще на похоронах твоих погуляю и спляшу
вприсядку. Так и знай!
На последнем Петр Петрович
осекся, осознав вдруг, что выдал нежданно самую страшную свою тайну; главную
тайну всей своей жизни…
— Ты что? — Николай
Антонович испуганно отшатнулся и на всякий случай спрятал очки в карман. —
Угрожаешь? Да за это, знаешь? За это под суд, под суд пойдешь!
Он задом попятился к
выходу, быстро развернулся и выскочил прочь. Вот такая вышла у них встреча…
Дома Петр Петрович достал
припрятанную на черный день поллитровку, рванул зубами прочь белую головку и
налил полный стакан. Опрокинул залпом и не поморщился даже. Жена за спиной
ойкнула, руками, как утка крылами всплеснула и бутылку быстро со стола
ухватила.
— Что случилась? —
заквохтала. — Что случилось?
— Случилось! — коротко
отрезал Петр Петрович и пошел спать.
Только до сна ли ему было?
И хмель вроде как не брал? Под утро растолкал жену и, как на исповеди все ей
выложил: и про Клавку, и про встречу нежданную, и про русскую плясовую.
