В это время началась дружба
с Маней, тоже искавшей для себя работу. Маня ориентировалась быстро - вскоре ее
стараньями они обе оказались сговоренными на ночные дежурства в детдоме.
Платили мало, но дело было понятным и неопасным. Существовал еще вариант -
служащими в Макдональдс, где заработки обещали быть больше. Но Вера в ответ на
это сообщение не встрепенулась, и девушки с молчаливого согласия утвердили для
себя детдом.
Жизнь стала хлопотливой и
утомительной. В свои рабочие дни, три раза в неделю. Вера с Маней оставались в
институте допоздна, прячась от охранников и дежурных, чтобы не выставили на
дождь - осень выдалась холодной и мокрой. Заезжать домой не было смысла:
Верина мама, не одобрявшая затею дочери, грозилась просто не выпустить ее вовремя
из квартиры, а Маня, задешево снимавшая угол, избегала лишний раз мозолить
хозяевам глаза. Тем более не одна, а с подругой.
В детстве Маня обожала
нянчить малышей, играть в дочки-матери, укачивать на руках кукол. Поэтому она
выбрала самую младшую в детдоме группу - шестилеток, только что поступивших из
Дома ребенка. Пела им перед сном деревенские баюканья и пыталась рассказывать
сказки, которых дети не понимали. Они не привыкли слушать никакое
повествование, потому что до сих пор им никто ничего не рассказывал.
Похожее получилось и у Веры
в более старшей группе. Она пыталась разговаривать с мучившимися бессонницей,
успокаивала вскрикивающих во сне, плачущих в подушку. Главным её аргументом
было то, что жизнь похожа на зебру - за темной полосой следует светлая. А дети
не понимали ее, так что потом Вера перешла на самые простые слова: "Ну что
ты...", "Ну успокойся..." "Ну ничего, ничего..." И
это действовало, дети успокаивались.
Получили первую зарплату -
смех, кошачьи слезы. "Лучше, чем ничего", - философски заметила Маня
и умчалось на рынок за дешевой крупой и за колготками - главной статьей
расхода, потому что рвутся быстро, а стоят дорого. Вера свои деньги убрала в
специально приготовленный конверт, потом еще добавила туда со стипендии,
которую родители у нее великодушно не забирали. Подсчитала - до памятника
далеко. Этот памятник, давно уже стоящий на своем месте, стал теперь для Веры
неким символом, мерилом затраченного труда.
Однажды она увидела
монашку, держащую у груди деревянный ящик для милостыни. С этого ящика на Веру
взирал с детства знакомый старичок в высокой священнической шапке, перед
которым они с дедом когда-то ставили свечи - до тех пор, пока мама не запретила
ходить в церковь. Дед называл его - "мой святой".
