Вчера Александра
возвращалась из института на срыве душевных сил. Казалось, еще немного - и она
ссутулится, станет смотреть исподлобья, послав подальше вымученное подобие
улыбки, еще удерживаемое на губах. Но отец всегда говорил, что у каждого свои
кошки на душе скребут и дома в шкафу свой скелет спрятан. Поэтому не стоит приобщать
людей к твоим собственным огорчениям; если ты на людях - стой прямо и улыбайся.
Александра мечтала о той
минуте, когда захлопнет за собой дверь и сбросит с лица маску утомленной, но
все же нормальной женщины, в меру радующейся жизни. Но когда дверь уже готова
была захлопнуться, послышался оклик соседки - той самой, заводящей всегда речь
о свечках. Она протягивала обернутый целлофаном хлебный каравай, которого
Александра вовсе у нее не просила. Дело в том, что в их дворе работала палатка
от хлебозавода, торгующая без наценки самым свежим хлебом. Однажды Александра
просто так, для поддержки разговора, обмолвилась, что по вечерам не успевает
купить хлеб - когда идет с работы, палатка уже закрыта. И вот вам пожалуйста -
совершенно не нужный ей (или все-таки нужный?) каравай ситного, и теперь уже
неудобно не взять. Пришлось пригласить соседку в квартиру.
Собственно говоря, она не
имела ничего против этой старой, но еще деятельной женщины, безусловно
отзывчивой и расторопной, обслуживавшей, несмотря на свои годы, большую семью.
Ее домашние по утрам расходились на работы и в школы, чтобы к вечеру вновь
собраться в убранной квартире за накрытым бабушкою столом. Ради этого соседка
весь день хлопотала. Отец в свое время отдавал ей должное, считая
"порядочным человеком" (главный его критерий оценки людей), к тому же
трудолюбивой и энергичной. Всё так - но зачем, скажите, лезть в чужие дела,
тем более настолько личные, открывающие самую глубокую человеческую уязвимость?
- Устали, Сашенька? - спросила соседка, с
неподдельным участием глядя в её осунувшееся лицо. - Что-то вы бледная сегодня.
Убиваетесь всё а это не дело...
И разговор вошёл в
привычное русло: свечка, поминанье, "не думайте, Сашенька, что с земной
жизнью всё кончается". Она думала именно так и уже собиралась с духом
ответить - не резко, но окончательно, чтобы поставить на всём этом точку. Но
как раз духа у нее не было - наоборот, вышло так, что уверенная в своей правоте
соседка безотчётно подчинила её измученную волю. Знакомая с детских лет, она
показалась вдруг такой домашней и милой, что пришло желанье расплакаться в её
синий кухонный фартук, пахнущий стряпней. Если бы у Саши была бабушка, от нее
бы, наверное, тоже исходили эти слабые запахи лука, картофельной кожуры,
жарящихся котлет - а вместе с ними ощущенье налаженности жизни, родственного
участия, которое не даст в обиду никакой напасти.
