- Прости, ба. Я просто
хотел узнать, жив ли папа…
- И дите в свою планиду
втянул, – чуть слышно причитала она. – Теперь и дите невесть чем занимается!..
- Папа меня ни во что не
втягивал, – запротестовал Тимка. – Мне просто стало страшно: вдруг он… вдруг
его уже…
- С чего ж тебе мысли
такие в голову лезут?!
- Ну просто показалось…
- Если кажется, так
крестись, – отрезала бабуля. – А ты наоборот – гадать полез!
- Я больше не буду, –
заверил Тимка.
Обычно она прощала не
сразу, а тут протянула свои непривычно пустые ладони и обняла Тимкину голову,
прижала ее к себе. Вот он – родной надежный запах молока и стирки, исходящий от
ее передника! Тимка вдохнул его и затих. Минуту-другую сидели молча.
- Скажи, ба, – может так
быть, чтобы человек находился нигде? То есть нигде не находился? – уточнил
Тимка.
- Про батьку
спрашиваешь?
- Хлебушек показал, что
он не живой и не мертвый… То есть тьфу! – я сам так подумал…
- Ладно уж, не ври, –
вздохнула бабуля. – Лгун змеей извивается, а правда стрелой летит… Значит,
говоришь, не жив и не помер?
- А так бывает? – тихо и
настойчиво продолжал допытываться Тимка. – Это, конечно, лучше, чем если умер…
Но все-таки это страшно!
Бабушке тоже было
страшно. Мало ль чего творится на свете – и впрямь человек может пропасть не
только телом, но и душой. Старые люди знали примеры, передаваемые из уст в
уста, от стариков к молодым. Когда-то у них в деревне нерадивая мать обругала
своего младенчика: «Чтоб тебя черти взяли!» – и вслед за этим вместо ребенка
нашла в колыбельке деревянную чурку. И слышала, что младенчик ее где-то рядом
плачет, а обрести не могла: черти впрямь взяли его себе. А еще прежде жил в
округе старик, умевший вынимать из человека нутро и вставлять новое: придешь к
нему такой, уйдешь сякой. На обмен соглашались в основном пьяницы, кого баба
силком приволочет либо на коленках упросит. Чтобы, значит, с новой душой к вину
уже не тянулся. И верно, бросал человек пить, в сам-деле бросал. Да только
потом хуже того выходило: иного в петле найдут, иной разбойником станет с тоски
по своей прежней душе. Дело давнее, а быльем не поросло: сказывают, сейчас среди
людей еще больше такого-всякого. И заговаривают, и ворожат, и – слово такое
странное – кодируют. Совсем как тот старик. Вот, может, и из Павла нутро
забрали, одну оболочку оставили. Не зря дите чувствует…
- Значит, правда… –
грустно подытожил Тимка повисшее в комнате молчание.
