Мать Павла была
ограниченной женщиной – впрочем, тогда она тоже представлялась ему совсем в
ином свете. Прежде он очень любил мать, вероятно, от этого и не замечал ее
очевидных недостатков. До самого последнего времени не замечал. Лишь этим
летом, беспристрастно поразмыслив над прошлым, Павел сделал четкий и
непредвзятый вывод: жизнь его матери была столь же серой, как завершивший ее
могильный холмик. Тот самый, куда он систематически приходил до тех пор, пока
его жизнь в корне не изменилась…
Мать была женщиной
низких духовных запросов, работящая, робкая и пугливая. Мещанство – вот кодовое
слово, вкупе определяющее все ее шитые салфеточки, стирки со щелоком,
рассыпаемые вдоль плинтусов порошки от тараканов, побелки потолков с помощью
зубного порошка… и так далее, и тому подобное. Мать была настоящей мещанкой,
беспрестанно заботившейся в сущности ни о чем. Правда, она вырастила его, но
если бы не чудесное превращение, на которое он набрел случайно, вся жизнь Павла
должна была оказаться сплошным прозябанием. Вот об этом его мать не думала: для
чего растит сына, будет ли он счастлив, когда вырастет. Сама она привыкла
довольствоваться крохами жизненного пира: несмотря на постоянный труд,
зарабатывала мало денег, не стремилась выделиться среди подружек, таких же
мещанок, как она сама. Даже о внешности своей не заботилась. Рано овдовев
(Павел вообще не помнил отца), преждевременно записалась в старухи; волосы
стала свертывать пучком, не носила туфель на каблуках и навсегда вросла в один
и тот же коричневый жакет, в котором и теперь стоит как живая перед глазами…
Павел сморгнул: он
не хотел подолгу думать о матери, но ее образ словно караулил минуты, когда ему
случалось расслабиться. Вероятно, так сказывалась привычка, рефлексия чувств.
И со школой было
нечто подобное. Он точно помнил, что любил свою школу, но если посмотреть на
нее из сегодняшнего дня – да это же просто тоска зеленая! Чего стоили одни
сборы макулатуры и особенно металлолома, изобильно водившегося в уже упомянутых
ямах. Как убивались они, мальчишки, с этим металлоломом, как, словно муравьи,
тянули на спину непосильные ноши! Наверное, сейчас у многих его однокашников
из-за этого болит спина. У Павла пока не болит, но, как говорится, песня еще не
спета – в старости все поврежденья вылезут наружу. А ради чего старались?
Исключительно за похвалу, за право чувствовать, что делаешь что-то правильное, хорошее
… то есть за воздушные замки, которых на самом деле не существует.
