- Но откуда ты… – вдруг
забеспокоился Артур Федорович. – Это что – видно по мне, по моей манере? Как я
что делаю – заметно, да?
- Ничего не видно и ничего
не заметно. Работайте себе в школе, если вам так нравится. А детей, которые к
вам придут, направляйте еще в ЦДТ, в секцию боевых искусств востока. Мне как
раз нужны на первых порах такие, которые ходят к психологу…
- Какие? – не понял
Артур Федорович.
- Ну рефлексирующие,
неуверенные в себе…
- А зачем они тебе,
Кимушка? – вылупил глаза Артур Федорович.– Ведь ты сам не…
- Нет, я не потому
занимаюсь с детьми, – вновь усмехнулся каратист. – Мои действия связаны с моим
мировоззрением, а не с желанием развлекаться, – пренебрежительно добавил он, и
в его глазах снова вспыхнули красные точки. – А дети мне нужны в общем всякие,
но с податливых легче начинать. Чтобы уже без противодействий…
- Разве они тебе
противодействуют, Кимушка? Тебя нельзя не послушать: и по дисциплине боевых
искусств, и по характеру… Мне самому подчас хочется упасть перед тобой на
колени и молить, чтобы ты меня пощадил, – заплетающимся языком лепетал Артур
Федорович. Видимо, так сказывалось его эмоциональное потрясение, действие которого
наложилось на только что принятый алкоголь.
- Возьмите себя в руки,
сан. И не выходите отсюда сразу, сперва смочите платок, – Ким кивнул в сторону
ведра с цветами, – и оботрите физиономию. Ибо она у вас розовая, как спина
осьминога.
- Мудрый совет. Непременно
исполню, непременно…
- И присылайте ко мне в
секцию мальчишек, робких и безвольных, которые боятся возвысить голос! Я бы,
конечно, справился и в ином случае, но не хочется сразу иметь дело с
родителями. Родители – следующий этап… – добавил Ким, уже не для Артура
Федоровича, а словно размышляя вслух. – Посылайте их ко мне, а уж я
разберусь!.. - добавил он, обращаясь лично к нему.
Артур Федорович с
растерянным видом кивал головой.
- Договорились? – подвел
черту Ким. – Значит, жду в Центре рекомендованных вами мальчишек. И девочек
тоже. Но ведь вы будете работать именно с мальчишками, не так ли? – подмигнул
он своим угольно-черным глазом.
Артур Федорович
уронил отяжелевшую, с явными залысинами голову на скрещенные ладони.
- Хорошо, что моя ветка
стоит у вас на столе, – как ни в чем не бывало продолжал Ким, трогая голую
извилистую сакуру. – Она одна сто́ит сотни таких цветов, как ваши! –
презрительно скривился он в сторону набитых в ведро школьных букетов. – Через
три дня ото всей этой мишуры ничего не останется. Разве такой должна быть
настоящая красота?
