Когда
лазутчики донесли, что на стороне армии ромеев выступает двадцатитысячное
войско славян, испуганный Мухамад тут же отправил к Юстиниану посольство с
щедрыми дарами, умоляя не нарушать мира и призывая Бога в свидетели. Император
принял дары как должное, но остался глух ко всем просьбам о мире и спешил
начать битву. Мухамад, страшно возмущенный таким вероломством Юстиниана,
повелел нанизать договорную хартию о мире на пику и с этим знаменем выступил
против императорских войск. Битва окончилась поражением арабов. Но эмир решил
продолжить борьбу, применив коварство и хитрость. Он послал князю славян Небулу
колчан, полный золота, и щедрыми обещаниями переманил его на свою сторону.
Когда открылась измена славян, оставшееся войско византийцев бежало. Так
завоеванная было победа обернулась поражением.
Юстиниана эта
военная неудача не охладила, а подвигла к новым действиям против Дамаска. Он
обратил свой взор на остров Кипр, считавшийся по договору с халифом общим
владением обеих держав, — налоги с его населения делились между Дамаском и
Константинополем поровну. Своим единоличным решением василевс переселил
киприотов в пределы своей империи, на полуостров Кизик и в другие местности
Малой Азии. Таким образом, Абд-аль-Малик лишился податей с Кипра, что было
весьма чувствительным для казны Дамаска. Правда, и халиф не остался в долгу и
выпустил золотую монету собственной чеканки, чем привел Константинополь в
великое негодование. Сил на ведение крупномасштабных военных действий ни у той,
ни у другой стороны не было. Но вражда от этого не утихала.
2
Размышляя над
всеми перипетиями отношений, сложившихся между Дамаском и Византией, Сергий
сидел в глубокой задумчивости, маленькими глотками отпивая вино из своего
кубка. Павел Клеоз, закончив рассказ, тоже молчал, ожидая совета друга.
— Расскажи,
Павел, как в Иерусалиме поживает учитель моих детей преподобный Косма? —
неожиданно спросил Сергий, подавая знак Софронию, чтобы он подлил вина в кубок.
При упоминании
имени монаха Космы Софроний весь превратился в слух.
— Вот уже
полгода, — вздохнул Павел, — как преподобный Косма мирно почил о Господе и захоронен
в святой обители, где пользовался большим уважением и почетом всей братии.
При этих
словах Павла у Софрония к горлу подкатил комок, рука дрогнула, и темно-багровое
вино полилось на белую скатерть. Он тут же упал перед Сергием на колени:
— Прости меня,
мой господин, за эту оплошность, но монах Косма мне был очень дорог. — И
Софроний, не выдержав, заплакал.
