Мистер Пюклер остановился. Что-то следовало за ним в темноте. Послышалось, будто крошечные ножки тихо семенили по доскам. Он остановился и прислушался, корни волос покалывало. Ничего не было слышно. Он, как и думал, был просто глупым стариком. Затем он сделал еще два шага и вновь ясно услышал тихое шуршание. Повернувшись спиной к окну, он так сильно прижался к раме, что затрещало стекло, и его обступил мрак. Вокруг было тихо и, как обычно, пахло клеем, смесями и древесными опилками.
— Это ты, Эльза? — спросил он и удивился страху в своем голосе.
Ответа из комнаты не последовало, и он поднял часы и попытался различить на них время. Были серые сумерки, но не сплошная темнота. Насколько он смог разглядеть, было не более двух-трех минут одиннадцатого. Он был один уже долгое время, потрясенный и испуганный за Эльзу, оказавшуюся на улицах Лондона в такой поздний час. Он бросился поперек комнаты к двери и, пока возился с засовом, четко расслышал, что маленькие ножки ринулись за ним.
— Мыши! — обессилено вскрикнул он, как только открыл дверь. Он быстро затворил ее за собой, ощутив, как по спине пробежал холодок. Проход был совсем темным, но он нашел шляпу и через мгновение вышел в переулок, дыша более свободно, и поразился, сколько еще света оставалось под открытым небом. Он мог ясно разглядеть тротуар под ногами и улицу, на которую выводил переулок, вдали мог расслышать смех и крики детей, играющих на свежем воздухе. Он удивлялся, каким нервным чувствовал себя, и на миг подумал вернуться в дом и спокойно дождаться Эльзу, но тут же почувствовал тот нервозный страх, снова захватывающий его. В любом случае лучше было пройтись к дому Крэнстонов и спросить у прислуги о ребенке. Может быть, она приглянулась одной из женщин, и та сейчас угощает ее чаем с пирожными.
Он быстро дошел до Белгрейв-сквер, затем поднялся по широким улицам, по дороге прислушиваясь — когда не было никаких других звуков — к тем крошечным шажкам. Но он ничего не слышал и смеялся над самим собой, когда позвонил в колокольчик для прислуги в большом доме. Разумеется, ребенок должен был быть там.
Человек, открывший дверь, был лицом низшего положения, и хотя это был черный ход, вел он себя так, словно это была парадная дверь, и надменно смотрел на мистера Пюклера под ярким светом.
— Никакой маленькой девочки не видели, — сказал он и добавил, что ему ничего неизвестно о куклах.
— Это моя маленькая дочь, — дрожа, проговорил мистер Пюклер, от чего вся его тревога возвращалась в десятикратном размере, — и я боюсь, что с ней что-то случилось.
