Внезапно сердце мистера Пюклера переполнилось, он резко поднялся с места и отвернулся.
— Эльза, — нетвердо проговорил он, — ты должна сделать это ради меня. Я не могу вынести того, как она ляжет в коробку.
Затем он отошел и, отвернувшись, встал у окна, пока Эльза делала то, на что его сердце не было способно.
— Все? — не поворачиваясь, спросил он. — Тогда убери ее, моя милая. Надень шляпку и быстренько отнеси в дом Крэнстонов. Я повернусь обратно, когда ты уйдешь.
Эльза привыкла к чудаковатому отношению отца к куклам, и хотя никогда не видела, чтобы он был так тронут из-за расставания, ее это не удивило.
— Возвращайся поскорее, — сказал он, услышав, как она сдвинула засов. — Уже становится поздно. Мне не следовало бы отправлять тебя в такое время. Но я больше не могу ждать.
Когда Эльза вышла, он отошел от окна и снова сел за стол, ожидая, когда дитя возвратится. Он коснулся места, где лежала Нина, очень нежно, и вспоминал окрашенное мягким розовым цветом лицо, стеклянные глаза и локоны светлых волос до тех пор, пока они едва не привиделись ему.
Вечера были длинными, как бывает поздней весной, но вскоре начало темнеть, а Эльза никак не возвращалась. Ее не было полтора часа, намного дольше, чем он полагал, ведь от Белгрейв-сквер до дома Крэнстонов было всего полмили. Он подумал, что девочке, возможно, пришлось ожидать в доме, но когда сгустились сумерки, его беспокойство возросло, и он стал ходить взад-вперед по тусклой мастерской, думая более не о Нине, а об Эльзе, его собственном живом ребенке, которого он так любил.
Не поддающееся описанию тревожное чувство постепенно овладело им, озноб и слабое шевеление в его тонких волосах смешивалось с желанием быть с кем угодно, но только не наедине с собой. Так рождался страх.
Он с сильным немецким акцентом твердил себе, что был глупым стариком и начал на ощупь искать в сумерках спички. Он знал, где они должны были лежать, ведь он всегда хранил их в одном месте, возле маленькой жестяной коробочки с сургучом разных цветов, который применял для некоторых работ. Но почему-то ему не удавалось отыскать спички во мраке.
Он был уверен, что с Эльзой что-то случилось. По мере того, как рос страх, он полагал, что смог бы его подавить, если бы отыскал свет и узнал который час. Он вновь называл себя глупым стариком и вздрагивал от собственного голоса в темноте. Найти спички не получалось.
Окно было серым. Он думал, что все еще мог бы разглядеть который час, если подойти к нему ближе. Позже он мог бы сходить за спичками в чулан. Он отошел от стола, чтобы стулья не попадались на пути, и двинулся по деревянному полу.
