У нас существовал порядок — каждого спрашивали: может ли, хочет ли? Сейчас одно было неясно: для чего мне сообщать, что моего предшественника гитлеровцы повесили?
Майор резко заговорил:
— Вы должны понимать, на что идете. Фашистская контрразведка в Кущевке рацию не нашла. Значит, ищет… У деда объявится внучка. Не в капусте же найдет, верно?.. Однако мы заранее ничего сочинять не станем, легенду пусть вам дает дед, он не хуже нас это умеет — опыта хватает. Документ же немецкий, аусвайс, для вас готов. И вот еще, смотрите — билет железнодорожный с готовым компостером от Ростова до станции Кущевка… Но… слушайте, слушайте, Евдокимова! В Кущевку вы вроде придете со станции Степная пешим ходом. Не поездом приедете, а вроде бы придете. Вам понятно?
Я пожала плечами. Интересно: сперва спрашивает, согласна ли полететь, и, не получив ответа, дает дальнейшие инструкции.
— Вам понятно? — переспросил майор. — Это не для вас, это нужно деду. Ну, а если вас кто-то спросит: для чего, имея билет до Кущевки, сошли в Степной? Что ответите? А?..
— Зачем сошла? Очень даже просто: собралась было с голодухи хлебушком разжиться в Степной, да вот и отстала от эшелона.
— Допустим. А почему не сели на следующий поезд?
— Проводники не пустили, билет не годится…
— Почему не годится?
— Отстала, просрочила.
— Так, так… А дошло до вас, как это… билет до Кущевки, а вы вдруг являетесь пешком? Смысл ясен?
— Смысл в том, что, если бы доехала до Кущевки, должна бы пройти сквозь вокзал. Меня ведь никто на вокзале не увидит…
* * *
Я оделась, как деревенская девчонка: телогрейка, штопаные чулки, старые ботинки. На голову повязала белый хлопчатобумажный платок, а сверху еще и полушалок. Хоть шерстяной, но противного серо-коричневого цвета. Посмотрела в зеркало — плюнуть хочется. Платок еще туда-сюда, но телогрейка вся перекошена, рукава с заплатами… Зато два объемистых внутренних кармана. Очень подходяще для гранат лимонок… Я еще попросила пришить отдельный косой карманчик для пистолетика.
Пистолетик вроде игрушки. Такой только ранит. Добивать надо финкой. Финку мне наточили как бритву…
А я еще в людей не стреляла и не резала никого.
Как прошел последний день — в хлопотах, — я не заметила. Думать ни о чем не могла. При штабе фронта был буфет — там меня подкормили.
Что было дальше? Туман в голове и глупые мечты. В 17.00 поехали в открытом газике с тем самым майором. Он сам вел машину. Наверное, неспроста. Крутит баранку и мне внушает… А я слушала, откровенно скажу, вполуха. Потому как временами дорога шла по самому берегу и до смерти хотелось в последний раз в жизни искупаться. Так я и сказала:
