Но это было еще не все. Замысел змееголовых был куда коварнее. Они опутали всю страну страшной силой заклятием.
Отныне каждый житель Кхешии нес ответ за других. И если какой-нибудь жалкий раб или слуга отвечал лишь за свои собственные речи и поступки, то чем более высокое положение занимал человек, тем шире был круг тех, кто полагался на пего.
Если бы злоумышлять против Сатха вздумал вельможа, погибла бы вся его семья и челядь. Если бы то был военачальник, гибель ждала его отряд. Ну а если бы это оказался правитель страны
«Их всех ждет гибель, всех, — шипел злорадно змееголовый. — Если ты, мальчишка, хотя бы взглянешь на Змея без должной почтительности — вам всем придет конец! Страшные кары обрушатся на тою страну, на всех, кто тебе дорог и кого ты любишь. Огонь с небес прольется на пашни, воды рек поднимутся и затопят города. Дети будут пухнуть с голода, плоть людскую покроют страшные язвы. Вот что ждет вас, стоит тебе пойти против Истинного Бога! Помни об этом, раб Сатха!»
Именно в тот день правитель, которого доселе шали Энусир, волею змееголового и принял имя Сенахт, что означало «последний из рабов Сатха». Теперь никто больше не помнил его прежнего имени. Никто, даже он сам.
— Я помню все, брат, — прошептал он наконец, прерывая тягостное молчание. — Каждое из этих воспоминаний, подобно капле яда, точит мое сердце, но я заставляю себя вызывать эти картины в памяти каждый день. Такова моя кара за то, что я предал свою страну.
— Даже если бы мы оба погибли в тот день, это ничего бы не изменило, — возразил на это жрец. — Поверь, мы сделали все, что могли. Никто не осудит нас за это.
— Кроме нас самих
— О, да. Кроме нас самих.
Оба вздохнули. Тяжкими были воспоминания о том, что довелось пережить им обоим, и еще более горестными были мысли о том, что им еще предстояло. Многие назвали бы это предательством
Но будет ли изменой пожертвовать малой частью, чтобы добиться большего? Сенахт не знал ответа.
Вообще, за эти годы, что он провел на троне, многое изменилось. Уже не робкий порывистый юнец, но умудренный опытом государственный муж правил теперь Кхешией.
Многое стало проще, понятнее… и все же порой он жалел об утраченной наивности и пылкости отрочества. Тогда он четко знал, где добро, а где зло и готов был жизнь положить, чтобы разделить одно от другого.
Теперь он все чаще терзался сомнениями. Но тревоги его были таковы, что лишь с самыми близкими людьми осмеливался он поделиться ими.
