Возможно, Гатово
получило своё название в те времена, когда дамбы не было и река то и дело
заливала село, превращая его в буквальном смысле в гать. А может, и по какому
другому поводу. Но сельчане упрямо не покидали опасное место более трехсот лет.
Именно на этом изгибе Тосьва щедро делилась муксуном, нельмой, а уж про язей и
прочую чебачью мелочь говорить не приходится. Шла изгибом и благородная
стерлядь, случались осётры. Заливные же луга выкосить не могли за всё лето
целым селом. Поэтому, когда вместе с перестройкой и приватизацией пошло в
развал сельское хозяйство - совхоз растащили по дворам - и остался только
частный коровник, где и работала Алевтина, большинство сельчан ушли на реку,
где вели позиционную войну с рыбнадзором, отстаивая своё свободное право на
рыбный промысел в местах исконного проживания. И только назначенный в
администрацию эмчеэсовец Александр Семёнович тревожно выходил каждую весну и
осень на дамбу, делал только ему понятные замеры и чего-то докладывал
начальству. Двести гатовских семей поочередно спрашивали у него, прорвет или
нет, на что он отвечал неопределённо и уклончиво.
В сущности, если бы
дамбу снесло, на месте села образовалось бы нерукотворное, но вполне приличное
по размерам озеро.
Осень в этом году
выдалась на редкость унылая и дождливая. Сельчане почти не выходили из
отсыревших, разбухших от небесной воды домов. Мужики хмуро глушили самогон,
собираясь в сараях и подсобках, а женщины безучастно смотрели бесконечные
сериалы. Дети вообще не знали, куда себя деть. Грибной и ягодный сезон отсырел
и выгнил на корню. Только бессмертные и бессменные вороны кликали с ближайших
макушек беду да бездомные псы грустно смотрели с размытых дорог на дворы,
ожидая подачек от сердобольных гатовцев. Лишь рыбаки настырно и упрямо и днем и
ночью тралили провязами реку, чтобы потом вывезти в город и отдать улов за
полцены коммерсантам. Но и то были деньги. Каждый день головастый «уазик»
уходил по покореженной бетонке, загруженный мешками с сортированной рыбой. А на
мешках маркером выводили фамилии да килограммы. Водитель с каждой ходки имел
свой доход, а вообще-то приставлен он был к коммунальной службе, которая
ютилась в вагончике как раз у дамбы. Правда, всё больше и всё чаще деньги за
рыбу и ягоды превращались в водку и закуску, привозимые тем же «уазиком» из
города, а сельчане чем дальше, тем больше привыкали жить на подачки от нового
«демократического капиталистического» государства. Потому жизнь, казалось, и
текла размеренно, да только не было жизни, как почти не было работы. Дикоросы,
коровник, река и пособия - вот и вся жизнь.
