Кегел высокомерно
посмотрел на простоватого с виду Никиту. Стоит мужичок, переминается с ноги на
ногу. Видать, ему даже неловко, что все на него смотрят. То, что он руками
шкуры рвет, ещё ничего не значит, в руках Кегела гнется булат!
- Если Никита победит,
уедешь с Трубежа боярином, - молвил князь старику-отцу, а с Никитой никто и не
разговаривал.
- Завтра, на рассвете, -
решил хан.
- Завтра, на рассвете, -
согласился Владимир, затем только посмотрел на Никиту: - Попытаешь, Никита?
- Отчего не спытать? - и
потупил взгляд.
- За весь Киев ответ
понесёшь! - хмуро предупредил князь.
Никита Только вздохнул:
чего, мол, говорить, надо - так понесу. На том и расстались.
* * *
Поутру, в густом
предрассветном тумане, у Трубежского брода сошлись две рати уже в боевом
облачении. Ржали кони, тревожно бряцал в утренней тишине металл, но воины с обеих
сторон угрюмо молчали. Только немногие русские шептали молитвы. Варяги, как
обычно перед битвой, подтягивались в центр. Вышел из шатра в сопровождении
старшей дружины князь Владимир. Старик-отец Усмарь чего-то нашептывал задумчивому
Никите у самой реки, смурные братья стояли в стороне.
Всё началось, когда
князь и хан встали на конях друг напротив друга по обеим берегам реки.
Илдей вскинул руку, и из
печенежских рядов появился по пояс раздетый Кегел. Выйдя на центр брода, он,
стоя в воде, вскинул к небу руки, сжав кулаки, и дико, подобно алчущему зверю,
не закричал даже, а завыл, и крик его подхватили печенежские ряды, и умноженный
эхом, он взметнулся к небу, чтобы потом заставить вибрировать русские щиты и
доспехи. А главное - сердца. Это был победный клич. Кегел шел побеждать и был
абсолютно уверен в победе. Когда между травами да вдоль по воде вновь навязла
тревожная тишина, со стороны русских полков вышел Никита. Раздетый по пояс, он
не казался былинным богатырём, но торс его был, как перевернутый колокол, да
был рифлен натруженными тяжелой работой мышцами. Выйдя вперед, он не вскинул
рук, не закричал, а поклонился в пояс сначала князю, а потом отцу. Широко
перекрестился, но не на восток, а в сторону Киева.
Владимир засомневался:
может, нужно было послать кого из старшей дружины? Эти ж целыми днями военное
дело мыкают. А тут - младший кожевенник. Сильно пожалел, что любимый Добрыня
был в эту пору в Новгороде, где тоже было неспокойно. Уж он-то, хоть и немолод,
дохнул бы печенегу на маковку. Эх, а помнится, в молодые годы, ещё до Крещения,
когда Добрыня вел с молодым князем новгородскую дружину брать Киев, уж тогда
забавлялся силою он своей богатырскою. Равного ему поединщика не было ни на
Руси, ни в порубежных землях. Да что там поединщика! Добрыня мог один против
пятерых выйти, а однажды против дюжины вышел. На пирах, правда, буен был, не
унять, только держись подальше. Да и пить любил с голытьбой, кровь мужицкая в
нем говорила. Зато после Корсуни вельми набожен стал. Богом дается таким людям
сила, оттого и называют их богатырями. Будет ли ещё на Руси богатырь после
Добрыни?
