- Скажите, сюда женщина
часто приходит, в зеленом пальто... Босая... Марией зовут... Будто бы не в
себе...
- Вы не знаете? Она ж
три дня как от сердечного приступа умерла...
Какая-то жуткая пустота
ворвалась в мою душу, темная и холодная. Безысходность какая-то. Опять же, не
испуг, не страх, даже и не боль, а усталость печальная. И не отчаяние, но и не
смирение. Даже и не знаю, как назвать такое чувство.
Я заказал молебен за
упокой и взял несколько свечей. Когда стоял у образа преподобного Сергия
Радонежского, на миг показалось мне угловым зрением, что взглянула на меня со
стороны мама-Маша. Так явственно показалось, что повернул отяжелевшую голову.
И... встретился с немного печальным, светлым взглядом Богородицы.
Уже на выходе из храма
столкнулся с тем самым батюшкой. Хотел остановить его, рассказать о том, что со
мной произошло, но мы только обменялись взглядами. Я понял, что он и так знает.
Весна снова опомнилась и
приступила к исполнению своих обязанностей. Ярко-желтый, как на детском
рисунке, луч солнца пробил серую вату облаков и озолотил купола. В окнах домов
заиграли веселые блики. Просвет в облаках с каждой минутой становился все
больше, точно силы света раздвигали тяжелые облачные оковы. Я залюбовался этим
зрелищем.
Ее Алешка сейчас в
воинстве Архангела Михаила. А где она сама?
ВОЗВРАЩЕНИЕ
Он еще раз посмотрел на
сад. Почему-то больше всего жалко было именно сад. Посаженный еще прадедом, он
словно впитал в себя любовь и труд нескольких поколений. Гуляя по нему, можно
было услышать память: сухой кашель деда, раскуривающего самокрутку; ласковое
бабулино «возьми яблочко»; окрик отца: «Илюха, неси известку!», смех младшего
брата... Продать можно было дом, который они заново отстроили с отцом еще в
семидесятом, продать можно было сад, который благодаря заботе стариков
плодоносил все эти годы, продать можно было мебель, которую ныне можно увидеть
только в кино о сталинских временах, продать можно было мотоцикл и зачуханный
отцовский «Запорожец-ушастик», - но память продать нельзя. И теперь Илья
Семенович мучился, сравнивая понятия «продать» и «предать».
Тридцать лет он приезжал
сюда в отпуск, щедро растрачивая свои невиданные на Краснодарщине северные
зарплаты, заваливая родственников подарками, соленой и вяленой рыбой. За эти
тридцать лет никто и никогда не упрекнул его за то, что сразу после армии он
подался на Север за длинным рублем. Никто не упрекнул его, когда он,
обустроившись на новом месте, переманил туда и младшего брата. Только когда
Иван погиб из-за несчастного случая на буровой, отец на поминках вытер
единственную слезу и горько сказал Илье:
