А у учителя ни желания,
ни времени нет разбираться, кто насколько в каждой мелкой шалости виноват, но
оставлять ее без внимания из профессиональных соображений он не может. Вот и
пишет замечания обоим, а там уж пусть родители разбираются. Правда, года через три
такие номера уже не проходили, учителя научились их различать. Да и Степан
посерьезнел. Даже захотел от своего брата отличаться: уж если не стандартной
школьной формой, то хотя бы ботинками. И учиться пытался сам. Раньше все
списывал у брата. Не потому, что сам не мог выполнить задание, а потому, что
хотел, чтобы все у них одинаково было. Учителя могли себя не утруждать
проверкой обеих рогозинских тетрадей. А тут вдруг вздумал Степан все делать
по-своему. Не получалось — злился, замыкался в себе, уходил на улицу один, без
брата, но упрямо добивался признания собственного «я», которое должно быть уж
если и не лучше, то, по крайней мере, не хуже, чем Семино. Но в итоге все равно
получалось, что ему оставалось только повторять достижения Семена. Обгонял он его
только в уличных драках и прочих хулиганских выходках, потому что от природы
был наглее и настырнее. Да и там, бывало, влезет в драку один против двух-трех,
и Семен, сломя голову, бежит на помощь.
Между собой они дрались
редко. Знали, что обречены на ничью. Хотя и здесь Степан иногда подличал. Уже
помирятся, страсти улягутся, а он извернется — стукнет Семена и отскочит, лишь
бы последний удар за ним остался. Этакая символическая победа. А Семен махнет
на это рукой, отчего Степану только обиднее — нахохлится и уйдет на улицу,
хлопнув дверьми.
Порой Татьяна Васильевна
меж ними разрывалась, но старалась больше времени и ласки уделять Степану,
пыталась помогать, учила с ним уроки, но тот принимал ее любовь за жалость к
слабому и еще больше злился. Исходя из каких-то собственных, а то и дворовых
соображений, он зачастую называл Семена «маменькиным сыночком». И все же до
поры до времени в трудную минуту они были вместе.
5
— Мужчина, Ваша очередь
на исповедь.
Семен встрепенулся. За
плечо его слегка тронула стоявшая за ним девушка. Он даже не заметил, как
очередь подвела его к амвону. Затуманенным взором посмотрел на девушку и
сбивчиво то ли поблагодарил, то ли извинился:
— Ах да... Спасибо...
Извините... Забылся... — шагнул на амвон. — Простите, батюшка, я не готов еще.
Мог ли бы я прийти в другое время? Мне нужно многое рассказать...
Отец Николай пытливо
посмотрел на мирянина. А Семен хотел прочитать в глазах отца Николая так нужное
ему понимание. Священник был одного с ним возраста, может, лишь чуточку
постарше. Пожалуй, каждый верующий в городе знал этого иерея, да и с ближних и
дальних деревень съезжались к нему за советом и благословлением. Самая длинная
очередь на исповедь всегда была к нему. И Семен встал именно в эту очередь.
