Правда, на Ольгу
Коленька, изредка появляясь в ресторане, смотрел с недоверием, даже, казалось,
с презрением каким-то. Словно она была виновата в том, что он разорился, или
хотя бы в том, что вместе с ним не разорилась она или ее муж. Но именно
Коленька первым предупредил Ольгу об опасности.
Как-то после обеда,
когда Ольга и Ирина засиделись дольше обычного, Николай подсел к ним с видом
заговорщика и впервые за долгое трезвое время заказал себе виски. Он приехал из
аэропорта на своем стареньком «додже» и прямо в засаленном синем комбинезоне,
словно пришел в рабочую столовую, без разрешения сел за их столик. Выпив первую
порцию, он обратился к женщинам, глядя при этом почему-то на дно своего бокала:
— Ну что, тетки, влипли?
Чем можно было ответить
на подобный выпад, кроме вопросительного молчания. И растерянность их тут же
назначила Николая негласным командиром. Он видел, как напрягся за соседним
столиком Ваня-Супер, понимающе замолчал неугомонный Андрейка, и напустил на
себя еще пущей важности.
— Пока вы здесь
курлычете, на наш тихий островок прибыли два очень интересных дяденьки. И,
по-моему, по вашу душу, Ольга Максимовна. Откуда я такой вывод сделал? Так они
между собой по-русски разговаривали, меня не стесняясь. Откуда они могли знать,
что на этом завалящем аэродроме работает русский техник? А с местными они на
английском якшались, выспрашивали о климате, о природе, бывают ли тут русские.
А когда им сказали, что тут отдыхает одна богатая русская дама с сыном, они аж
прослезились от радости. Один другому на чистом русском языке и говорит: «Ну что,
Саня, просто пришьем, или, как велели, торсионник запустим?» На что Саня ему,
сладко потягиваясь, ответил: «Для чего ж мы тогда целых два кофра таких
тяжелущих тащили? Нам торопиться некуда, ты смотри природа какая, девочки есть.
Может, и наша дамочка ничего...» Он это сказал, я запомнил, и решил вас, тетки,
оповестить. А вам, Ольга Максимовна, придется, видимо, с нами поделиться — кто
это за вами охотится и что такое торсионник? Можете, конечно, отмолчаться, если
в нашей помощи не нуждаетесь.
4
Под конец недели Майкл
стал чувствовать себя отвратительно. И не то чтобы приболел, но хандра
навалилась страшнейшая. Он целыми днями лежал, глядя в серый потолок,
периодически отказывался от еды и не хотел ничего, кроме как уснуть и не
проснуться. И только где-то в самой глубине мозга, в самой недосягаемой трясине
его серого вещества вспыхивала порой, как искорка удивления, тревожная мысль:
«Что-то не то со мной. Не должно так быть». Но как еще должно быть в тюрьме, он
не знал. И чем дальше, тем реже вспыхивала эта искра сопротивления непонятному
его «увяданию». Собственно говоря, и мыслей-то никаких тревожащих и тяжелых не
было. И вообще их все меньше становилось. Они уступали место страху, тихому и
въедливому. От которого хотелось свернуться на нарах калачиком, принять позу
эмбриона, и очень хотелось, чтобы вокруг на миллионы километров не было ничего
и никого, кроме непроницаемой толщи защиты.
