— 3-з-з-вери! —
прорезал, проткнул пустоту Степан. Он вложил в звук «з» все возможное
количество ненависти, которое удалось поместить в полости рта и в легких. И это
«з», как игла, нанизало на себя пустоту и слегка кольнуло Семена, который,
точно сомнамбула, двигался за носилками.
Степан ухватил его за
рукав, потянул в кабинет. Оттуда уже шагнул навстречу Дорохов:
— Твоя? — кивнул в
сторону носилок.
— Его.
Дорохов опять с
интересом посмотрел на Семена.
— Их было трое, — сказал
ему зачем-то Семен.
— Здесь, в доме — да. —
Подтвердил Дорохов. Подошел поближе к Степану и продолжил шепотом:
— У нее в руках была
записка. Убийца увлекся, не заметил. Там шифр какой-то. Я, на всякий случай,
переписал. Может, ты без шифровальщиков это прочтешь? — развернул лист на
ладони.
— Конечно, прочту. Это
номер счета дяди Коли, в банке Осинского.
— Осинский? — удивился
Дорохов. — Тогда дело дрянь.
— Может, в Москве и
дрянь, — вмешался Семен, — но пусть сунутся к нам. Посмотрим.
— А остальные цифры? —
спросил сам у себя Степан.
— Может, даты? —
взглянул Семен.
— Похоже, — согласился
Дорохов.
Глава двенадцатая
ТОРСИОННЫЙ ГЕНЕРАТОР
1
Одноместная камера в
России — это роскошь.
И даже то, что стены ее
были покрашены в раздражающий глаза ядовито-зеленый цвет из фильмов ужасов,
первоначально Майкла не смутило. Под потолком таким же ядовито-желтым светом
тлела лампочка, одетая в мутноватый плафон, оправленный металлической решеткой.
Обитые листовой сталью двери, нары, малюсенькая подушка с наволчкой в разводах
от частой и недобросовестной стирки, затертое байковое одеялко и видавший виды
матрас — определенно роскошь. Стены и все это сдавленное ими пространство
словно впитали мысли и чувства прежних обитателей и теперь давили со всех
сторон на мозг Кляйна, или, казалось, они пытаются произнести одну беззвучную
букву, которая заменяет весь алфавит и одновременно вмещает в себе огромный
сгусток печальной информации. Если есть в мире беззвучный стон, то именно здесь
его можно услышать. Все это, тем не менее, казалось Майклу даже интересным,
даже романтичным.
На допрос его вызвали
только раз, да и говорили с ним, будто он не американский шпион, а обычный
уличный хулиган, разбивший по-пьяне витрину и матерно обругавший участкового. И
такой подход к его персоне несколько беспокоил Майкла. Как беспокоил его и
глазок в дверях, где частенько, прерывая его раздумия, появлялось «всевидящее
око», а, может, и несколько посторонних глаз пытались заглянуть ему в душу.
Именно в душу, которая вместе с немой буквой витала где-то под сероватым
потолком, пытаясь критически взглянуть на бренное и расслабленное тело Майкла
сверху.
