Был у меня и другой случай в алтаре: прям перед причастием залезла муха
в святую чашу с кровью Господа нашего. Вот вам свидетельство того, что всякая
тварь тянется к Богу и желает причаститься! Да только не положено ей. А надобно
в таких случаях муху выловить, сжечь и зарыть останки под престолом, дабы они
не осквернились. Я-то думал, что она захлебнулась, вынул её, облизал, как
полагается, чтобы кровь Господа куда не капнула, положил на газетку и стал
причащаться. А она очухалась и полетела. Я давай её ловить, а народ уже
скандирует, требует, чтобы его причастили. «Ну, – думаю, – мой выход! Муху
потом поймаю, никуда она от меня не уйдёт!» Возвращаюсь в алтарь, мухи и след
простыл! Видно, она в какую дырку пролезла аль в Царские врата вылетела, пока я
народ причащал! Я схватился за сердце, говорю Петьке с Васькой: «Ловите всех
мух, каких найдёте в храме, потом награжу!» Они проявили рвение, десятка два
наловили, приходят гордые и на бутылку с кагором поглядывают. Но тут я опять за
сердце схватился: мухи на лицо все одинаковые, как освящённую муху от прочих
отличить? Думал, по траектории движения – не получилось: моя муха, видно,
успела протрезветь. Хотел сжечь всех скопом – нельзя: как я буду нечистые
останки с освящёнными хоронить? Выход один! Окунул я их всех в святую чашу, а
потом и порешил! Сжёг я их, закопал, на душе у меня стало спокойно, вот и
возгордился: рассказал о своём успехе благочинному – похвалиться. А он
рассердился сильно и меня дураком обозвал. А что мне было делать с этими
мухами?
Дети мои! Если вы служите, будьте внимательны, не зевайте по сторонам,
следите за мухами! Иначе одна из них непременно угодит вам в чашу!
В общем, Петька с Васькой – ребята расторопные были, хотя и
матерщинники отпетые. Я сам чуть было с ними материться не начал, до того они
меня довели! Один раз такое происшествие было – меня чуть в служении не
запретили. Залезла кошка на иконостас, на самую верхнюю икону с Троицей.
Вернее, не сама залезла, а Мишка с Вовкой её туда загнали, я тогда их ещё в
храм пускал. Я думал, она оттуда сама спрыгнет – не тут-то было! Сидит она там
и орёт. День орёт, другой орёт, а на третий мне Литургию служить. А Матрёна в
тот день в ударе была, распелась. Голос у неё сиплый, дребезжащий, но громкий.
И, как на беду, как раз у этой кошки отношения с Матрёной были плохие! Глупое
животное, как Матрёнин голос услышало, совсем запаниковало и орёт во всю мочь так,
что и меня и хор заглушает. К тому же на неё торжественность Литургии
подействовала. А тут заходит в храм наш благочинный с ревизией. Он кошачьи
вопли ещё в притворе услыхал. Я иду со святым Евангелием на Малый вход, а
вместо блаженств раздаётся дикий кошачий мяв – на клиросе как увидели
благочинного, со страху петь перестали. Встречаюсь взглядом с глазами отца
Петра, а они у него выкатились и смотрят на меня, как на преступника. Захожу в
алтарь и шиплю Петьке с Васькой: «Снимайте кошку сию минуту!» Петька стал кошку
шваброй спихивать, а Васька за стремянкой побежал. Отец Пётр заходит в алтарь,
глазами сверкает, но виду, что злится, не показывает. «Алтарники, – говорит, –
у тебя заняты, давай я сам Апостола почитаю!» И идёт читать Апостола. Тут
Васька на стремянку полез, а Петька удержаться не смог и вместо того, чтобы
стремянку держать, тоже за ним полез. Кошка, как увидела, что к ней двое лезут,
совсем отчаялась, прыгнула прямо на благочинного и вцепилась ему в бороду. А
тут стремянка заваливаться стала, Петька отпрыгнул, а Васька на иконостасе
повис, ногами дрыгает и орёт как сумасшедший! А стремянка, когда падала, аналой
с Апостолом опрокинула, хорошо благочинный увернулся. В общем, службу прервали,
Ваську сняли, а мне выговор объявили и последнее предупреждение. Но ме́ста
я, милостью Божьей, не потерял. Вот так меня мои собственные алтарники подвели!
Говорю вам, дети мои, на личном опыте убедившись, держите свой причт в страхе
Божием!
