На другой день несколько рассеялся поездкой в Эчмиадзин, древний монастырь, построенный в 905 году после Рождества Христова. Церковь в полувизантийском, полуготическом вкусе (сколько я мог судить), с чудными изваяниями. Патриарх, старец благосклонный, велел меня подчивать козьим сыром, буйволовым каймаком, бурдючным вином и т. п. лакомствами, Возвратясь домой, я снова принялся за досаду на зубную боль; но комары и москиты, забравшись в мою сырую комнату, утешили меня, предзнаменуя сухую и теплую погоду, а с тем вместе прекращение зубной боли, что и сбылось в самом деле. Но новая досада ожидала меня. При выезде из Эривани, на совершенно ровной Эриванской долине, бессовестный колонист опрокинул меня в канаву; Фонарь разбился вдребезги, и карета моя как будто окривела на один глаз. Это уже было неисправимо, потому что в Армении фонарей делать не умеют.
30-го Сентября. Комары кусают жестоко, жара невыносимая; а со стороны Арарата (который верстах, я думаю, в 20 от нас), по временам веет ледяной ветерок.
2-го Сентября. За несколько верст от станций жители выходили к нам на встречу. В их числе есть и Курды; мы видим их бедные палатки и оборванных женщин; но мужчины на хороших лошадях и одеты хорошо на старинный Турецкий манер.
Сегодня в числе выехавших к нам на встречу, были два Татарских князя, столь похожие друг на друга, что мы сочли их за близнецов; но они были братья только по обету дружбы — кунаки. Одежда их была совершенно одинакова, из красной тафты, рост высокий и тончавы, черты правильные, лица смуглые, локоны волос черные и большие. Они представляли разнородные битвы: то с пиками, то с джиридами, то с ружьями. Все эти оружия им подавали нукеры, их служители. Курды и Татары, всего человек до 20, также принимали участие в этих боевых игрищах, подвигаясь вперед перед нами, и развлекая нас во всю дорогу. Кроме того, выбегали к нам на встречу из деревень плясуны, двое или трое гадких мальчишек, одетых по-женски, с длинными волосами. Они прыгали около наших карет; а оборванный музыкант визжал смычком на балалайке. Мы еще в России, но во всем, что мы видим, нельзя уже не узнать Азию. Повсюду нищета, дикость и грубость нравов.
Какая дикая природа! В какой страшной глуши заброшен этот Нахиевань! Не видав, нельзя себе вообразить странных форм и цвета гор и долин, окружающих нас. Самый город вовсе не понятен для европейца. Кое-где видны стены из грязи, из-за этих стен выглядывают отвратительные старики, старухи в лохмотьях, или дети прекрасные собой, но нечистые, оборванные, — и это называют здесь городом. Но загородный дом Эхсан-хана, здешнего губернатора, довольно хорош. Мы у него, и мне удалось занять прекрасную комнату, возле хозяйского гарема; я даже не стараюсь узнать, где именно скрываются его гурии. Здесь, в Персии, все, касающееся до женщин, такая глубокая тайна, что даже скучно и охота пропадает ими заниматься.
