— Тебе больно, Наташа? — спросил он участливо.
— Нет, — качнула девочка головой, — только лобик горячий. Подержите на нем руку, дядя. Ка-ак хорошо! У вас рука холодная-холодная. Еще подержите немножко, ладно?
Горелов не видел, какими добрыми и грустными глазами смотрит на него с порога женщина. Он опустился перед кроваткой на колени и теперь почти целиком закрыл ладонью пылающий детский лобик.
— Ой как приятно! — прошептала девочка. — Мама, этот дядя хороший?
— Хороший, Наташа, очень хороший, — ответила певуче Лидия.
— Мама, он летчик?
— Летчик, Наташа.
— Но ты же не любишь летчиков.
— Кто это тебе сказал?
— Ты сама говорила.
Женщина смутилась. «Видно, насолили ей, бедняге, всякие перегонщики вроде Убийвовка, если даже ребенку на них пожаловалась», — подумал Горелов и, желая разрядить обстановку, весело сказал:
— А я не летчик, Наташенька. Это я раньше был летчиком. А теперь парашютист. Вот я кто.
— Это правда? — потребовала подтверждения Наташа.
— Правда, девочка.
— Мама, дай дяде мою дудочку, пусть он на ней поиграет и песенку какую-нибудь споет.
Алексею никогда не приходилось нянчить маленьких. Своих братьев и сестер у него не было. Так уж cлoжилacь горькая вдовья жизнь у его матери Алены Дмитриевны, что одним-единственным остался он у нее. Но когда учился в школе, иногда катал в коляске младшего брата одного из своих друзей и запомнил с тех пор не очень мудрящую песенку.
— Мама, — рассмеялся Горелов, — дайте, пожалуйста, дудочку.
Лидия пожала плечами, порылась среди валявшихся в углу игрушек и протянула Алексею маленькую флейту. Он подул в узкую щель, пальцами прошелся по клавишам. Положил флейту на кроватку, пропел:
Шарик Жучку взял под ручку.
Стал с ной польку танцевать,
А Барбосик — красный носик
Стал на дудочке играть.
— Ой как здорово! — засмеялась Наташа. — Мама, пусть дядя не уходит. Он мне еще раз песенку споет.
Горелов взглянул на хозяйку. Увидел добрый, признательный блеск в ее синих глазах, веселый румянец, осветивший щеки. И вдруг в них показались слезы. Женщина, видать, вспомнила о чем-то своем, глубоко запрятанном и наболевшем. Алексей не знал, как поступить — постараться утешить или сделать вид, что не заметил. Пока он колебался, Лидия быстро вышла из комнаты. Возвратилась через минуту, уже овладев собой.
— Мама, ты здесь? — прошептала Наташа.
— Здесь, родная.
— Спроси у дяди — он еще к нам придет? Как вас зовут, дядя?
— Алексей Павлович, детка, — ответила мать.
— А мою маму тетя Лида. Только она любит, чтобы ее взрослые называли Лидия Степановна. Вы еще придете ко мне, дядя?
