— Измайлово знаете? Так вот там, на Девятой Парковой.
— И наверное, в Москву тянет?
— Да как вам сказать? Разве в этом счастье?
— Она у меня нашу степь полюбила, — с гордостью объявил Юра. — Ваша Москва — большой, шумный. Там и не заметишь, как состаришься. Если бы я там таксистом работал, каждый бы день штрафы платил: но так повернул, не в тот ряд пристроился. А у нас степь большой, гуляй куда хочешь на машине. Руки мыть будешь?
— Буду, — согласился Рогов, — только сначала конфетами твоего сына угощу. Забирай всю коробку, Вова!
— Ой, да зачем вы его так балуете?! — всплеснула руками Нина. Было что-то доброе и отзывчивое в ее голосе, в ее робком взгляде.
Рогов не заметил, как на столе появилось блюдо с горячими мантами, огромная душистая лепешка, красный перец и кувшин с холодным кумысом, принесенный из погреба. Юра сел за стол в одной белой сетке, подчеркивавшей смуглоту его лица, шеи и рук. Нина принесла бутылку портвейна, и он удовлетворенно крякнул:
— Какой молодец, Нина, все мои мысли на лбу читаешь.
— Так твой же лоб — это книга без переплета, — засмеялась жена, ставя два граненых шкалика. Рогов попробовал отказаться, но хозяин не дал ему договорить.
— Ты мой гость. Значит, должен на дорогу выпить. Это мне с тобой нельзя. Я за рулем.
— А я один как-то не привык.
— Зачем один? С Ниной пить будешь. За Москву пить будешь. Потом за наш Казахстан, а потом за счастливый путь. — Они с женой переглянулись как-то особенно выразительно, и Юра спросил: — Ты не станешь возражать, если Нина с нами поедет?
Рогов удивленно пожал плечами. Поняв его замешательство, женщина скупо проговорила:
— Юра боится в дороге уснуть. Не спал две ночи.
— Пожалуйста, пожалуйста, — улыбнулся Рогов.
Нина покинула их и минуту спустя внесла в комнату пахнущую бензином куртку:
— Это для тебя. Юра. Ночи у нас холодные. А вот спички и папиросы.
Юра покачал коротко остриженной головой. Стараясь побороть в голосе нежность, пробормотал:
— Скажи ты какая!
— А еще я возьму термос с горячим чаем, — не слушая его, прибавила Нина.
— У нас действительно ночью собачий холод, — словно оправдываясь, проговорил Юра, а Рогову вдруг стало тепло и завидно от того, что он успел увидеть в этой бедноватой комнате, где обитали люди, согретые настоящей любовью. Он перевел глаза на мальчугана, уплетавшего шоколадные конфеты.
— А этого пузана куда?
— Он сейчас заснет, он свое время знает, — поспешно сказала Нина. — Правда, Вовочка?..
Южная ночь плотно укутала землю, когда подошли они к темневшей у калитки «Волге». Крупные яркие звезды висели в небе да еще уличные фонари пробивали темень. Юра предложил Рогову сесть рядом, но тот наотрез отказался, уступил место Нине, сославшись на то, что на заднем сиденье удобнее будет подремать.
