Первым, извиваясь, как резиновая кукла, в расщелине в стене скрылся Роберт. За ним так же легко и по-своему грациозно исчезли Лорена и Алексия.
Настала моя очередь. Для начала я вставил ногу в пролом в стене и примерился к трещине, которая, по-моему, не превышала в ширину двадцати сантиметров. Я, конечно, никогда не считал себя толстым, но проникновение на огороженную территорию через узкую щель получилось у меня не столь изящным, как у моих бледнолицых товарищей. Мне пришлось буквально протаскивать самого себя, упираясь локтями и коленями, в итоге я просто вывалился из пролома в стене по другую сторону ограды.
Чует мое сердце, не миновать бы мне как минимум пары синяков или ссадин, если бы у самой земли меня не подхватили чьи-то руки.
Я сам не понял, как так получилось, но уже стоял на ногах и при этом обнимал Алексию, весело разглядывающую меня. Мое сердце бешено заколотилось, когда я осознал, что чувствую, как упирается в меня ее грудь, как мое обоняние ловит исходящий от нее восхитительный аромат.
— Ладно, пошли уж, успеете еще насмотреться друг на друга, — Голос Лорены вернул нас к реальности, причем мне показалось, что подруге Алексии эта сцена явно пришлась не по душе.
Мы молча шли по кладбищу, которое, как я понял, было гораздо больше, чем место упокоения усопших в Тейе, к тому же оно разительно не походило на него по стилю. В отличие от довольно скромных колумбариев на кладбище нашего городка, здесь, в Аренисе, по всей видимости, было принято хоронить покойников торжественно и напоминать о них потомкам в монументальной форме. Может быть, именно это скульптурное и архитектурное великолепие и вдохновило известного каталонского поэта на стихи, которые так хорошо запомнились даже моему отцу. Чего здесь только не было: от огромных мраморных ангелов, оплакивавших покойников, до весьма внушительных по габаритам мрачных склепов-павильонов в стиле модернизма.
Во всей этой роскоши неожиданно выделялась могила самого Сальвадора Эсприу. Меня потрясла нагота обычной гладкой каменной плиты, лишенной каких бы то ни было украшений. Я мысленно предположил, что поэт, воспевший Синеру, по всей видимости, не испытывал особых восторгов по поводу пышного увековечивания памяти об умерших.
Мы присели на ступеньках одной из самых пышных гробниц в этой части кладбища. На более чем внушительном постаменте была установлена скульптура, изображавшая печальную девушку в натуральную величину. Неизгладимое впечатление на меня произвели длинные вьющиеся мраморные волосы, отлично удавшиеся мастеру.
