Много он греческих слов примешал». — Отсталый ты критик!
Это ведь было под силу и Пифолеонту Родосцу! —
«Что же столь дивного тут?» — «Да просто приятна для слуха
Смесь языков, как для вкуса смесь вин, смесь фалерна с хиосским».
Право? И только в стихах? А может быть, даже и в прозе —
Вот, например, когда суд разбирает Петиллия дело,
И выступают Валерий Корвин да Публикола Педий,
Ты бы хотел, чтоб они, позабыв об отцах и отчизне,
В поте лица мешали слова родные с чужими
30 И лопотали бы так, как в Канузии люд двуязычный? —
Я ведь и сам, хоть не грек, сочинял по-гречески прежде;
Но однажды средь ночи, когда сновиденья правдивы,
Вдруг мне явился Квирин и с угрозой сказал мне: «Безумец!
В Греции много поэтов; толпу их умножить собою —
То же, что в рощу дров наносить, — ничуть не умнее!»
Пусть же надутый Альпин сколько хочет терзает Мемнона
Или же грязью уродует Рейн; мои же безделки
В храме, где Тарпа судьей, никогда состязаться не будут,
Да и не будут по нескольку раз появляться на сцене.
40 Ты лишь один среди нас, Фунданий, умеешь заставить
Хитрых прелестниц острить, а Дава — дурачить Хремета;
У Поллиона цари выступают в стихах шестистопных;
Пламенный Варий ведет величавый рассказ в эпопее,
Равных не зная себе; а добрые сельские музы
Нежное, тонкое чувство Вергилию в дар ниспослали.
Я же сатиры пишу, — и удачней, чем писывал раньше
Добрый Варрон Атацин, а с ним и другие поэты,
Хоть и слабее, чем тот, кто стяжал себе вечную славу,
Риму сатиру открыв: с него я венца не срываю!
50 Ну, а Луцилий? О нем я сказал: он — мутный источник,
Больше ненужного в нем, чем того, что пригодно. Но вспомни:
Разве нет недостатков в самом великом Гомере?
Разве скромный Луцилий не делал поправок — и в ком же?
В трагике Акции! Разве над Эннием он не смеялся?
Разве, других порицая, себя он не выше их ставит?
Что же мешает и нам, читая Луцилия, тоже
Вслух разбирать: натура ль его иль натура предмета
В гладких стихах отказала ему, но он пишет, как будто
Думает только о том, чтоб шесть стоп в стихе уместились,
60 Да чтобы двести стихов натощак, да столько же после
Ужина! Что ж, говорят, ведь писал же так Кассий Этрусский:
Словно река, он стихами кипел и по смерти сожжен был
С кипой стихов: их одних на костер погребальный достало!
Я повторяю: Луцилий, конечно, изящен и тонок,
Строчки отделывал он, конечно, искусней, чем грубый
Наш поэт, изобретший стихи, неизвестные грекам,
Или толпа остальных стихотворцев поры стародавней;
Но ведь когда бы, по воле судьбы, он в наше жил время,
