— Мне так нравятся гайки и гвозди, а вам?
Когда они встретились во второй раз, опять шел дождь, и они промокли до костей. Крупные капли текли по лицу Макабеи, отчего казалось, что она плачет.
И в третью их встречу, конечно же, опять шел дождь, и молодой человек, раздраженный и утративший некоторый налет утонченности, с большим трудом привитый ему отчимом, сказал:
— С тех пор, как я с тобой познакомился, все время идет дождь!
— Простите.
Но она уже любила его так, что не могла освободиться от него, она была в отчаянии от этой любви. В одну из встреч она спросила, наконец, как его зовут.
— Олимпико де Жезус Морейра Шавес — соврал он, потому что настоящая его фамилия была просто де Жезус, обычная фамилия незаконнорожденных. Его воспитывал отчим, обучивший его изысканным манерам, которые помогли бы ему использовать людей в своих целях и кружить голову женщинам.
— Я не понимаю, — сказала она, — что значит твое имя — Олимпико.
Макабеа симулировала любознательность, чтобы скрыть, что она часто, как и в данном случае, многого не понимает. Но он весь встрепенулся, как боевой петух, от такого глупого вопроса, потому что не знал ответа, и зло сказал:
— Я знаю, но говорить не хочу!
— Не сердись, не сердись, не сердись… человеку не нужно знать, что значит его имя.
Она узнала желание, хотя и не понимала, что это такое. Она была голодна, на это был другой голод; желание причиняло боль, оно поднималось с низу живота и заставляло трепетать кончики грудей и руки, не знающие объятий. Она стала очень нервная, и Глория для успокоения давала ей подслащенную воду.
Олимпико де Жезус был рабочим на металлургическом заводе, но она никогда не слышала, что он называет себя рабочим, — только металлургом. Макабеа была довольна его социальным положением. Она гордилась тем, что она машинистка, хотя и получала меньше минимальной заработной платы. Но она и Олимпико что-то представляли из себя. Металлург и машинистка — прекрасная пара. Олимпико получал от работы такое же удовольствие, как от сигареты, зажженной не с того конца. Он должен был перетаскивать железные балки с одного конвейера на другой. Он никогда не задавался вопросом, для чего он это делает. Жизнь не казалась ему безрадостной, ему удалось даже скопить немного денег: один сторож по дружбе пускал его ночевать в свою будку. Однажды Макабеа сказала:
— Хорошие манеры — лучшее наследство.
— Для меня лучшее наследство — много денег. Но когда-нибудь я стану богатым, — сказал Олимпико, у которого было одно дьявольское качество — неистребимая жизненная сила. Ему хотелось быть тореадором. Однажды в кино он увидел красный плащ и задрожал с головы до ног. Ему не было жаль быка. Ему нравился вид крови.
