Сутки спустя ее разбудил голос. Девушка медленно открыла глаза, превозмогая боль от резкого света. Неясная тень маячила рядом, и Кейтлин моргнула, чтобы разглядеть ее.
— Ты слышишь меня?
Низкий голос казался знакомым. Кейтлин его вспомнила: это был голос ее сводного брата. Она обрадовалась, услышав его, но что-то охладило ее порыв. Пожар. Был пожар. И еще ребенок. Горящая конюшня, дверь…
— Мальчик — он… жив? — не узнавая своего голоса, таким он был скрипучим, спросила девушка.
— С ним все в порядке. Он дома с родителями.
Слава Богу, подумала Кейтлин и от нечеловеческой усталости снова закрыла глаза.
— Он жив только благодаря тебе, — добавил Рино, и ее охватило радостное чувство, которое заглушило воспоминание о последних словах сводного брата.
И я молю Бога, чтобы мне больше никогда не пришлось увидеть тебя!
Боль стучала молоточками в груди, отдавала в горло, билась раненой птицей в мозгу. Нет, я не выдержу, подумала девушка, нет сил слышать его полные ненависти слова.
— Убирайся прочь, — с усилием прохрипела она и почувствовала, что Рино наклонился к ней.
— Все хорошо, милая.
Его слова звучали так успокаивающе, что Кейтлин хотелось слышать еще что-то, что согрело бы сердце надеждой.
Надеждой, но не любовью. Это чувство больше никогда не придет к ней. Она запретила себе думать о нем. Двадцать три одиноких года прошли в предвкушении, что ее наконец полюбят. Но теперь хватит. Она больше не станет навязываться и искать чье-то расположение. Ни за что.
Девушка сквозь зубы, превозмогая боль, повторила:
— Я сказала: убирайся. Оставь меня в покос.
Она почувствовала, что Рино не ожидал такого решительного отпора. Послышался незнакомый голос:
— Прощу прощения, мистер Дюваль. Наверное, вам лучше прийти попозже, — донеслось до Кейтлин.
Ее веки горели, а горло разрывалось от боли, но она заставила себя произнести:
— Нет. Пусть не приходит вообще.
Девушка так разволновалась, что не могла молчать, хотя каждое слово стоило ей адских мучений.
— Извините, мистер Дюваль, вам придется уйти.
Холодная чужая ладонь прикоснулась к ее лбу, и ей показалось, что человек, которому она принадлежит, неожиданно встал между ней и Рино.
— Я вернусь, — тихо, как клятву, произнес сводный брат.
Кейтлин почувствовала слабость. Мазь, лежащая на обожженных веках, вдруг потекла из уголков глаз в волосы, на подушку. Шаги удаляющегося Рино были еще слышны из коридора. Но сил радоваться у нее не было.
Девушка убедила медсестер не пускать сводного брата в отделение. Если это и удивило их, то вида они не подали. К тому же Кейтлин была слишком слаба, чтобы думать: большую часть суток, когда врачи ею не занимались, она дремала. Через четыре дня ее перевели в обычную одноместную палату на другом этаже.
