Ведь он в свое время столкнулся с похожими проблемами и тоже был тогда одинок.
Когда он объявил своей бывшей жене Жаклин, что покидает юридическую компанию, чтобы возглавить Детский центр Святой Августины, она назвала его сердобольным олухом. Но он-то знал, что работа юриста оставляет его равнодушным и не приносит удовлетворения. Да и доход был не велик. Жена протестовала, пыталась удержать от рискованного шага. Но не так-то легко было переубедить его. Он хотел добиться успеха. И заработать деньги. Но там, где считал нужным.
Это не обрадовало жену. Она кричала на него, называла его полным дураком. И не только. Он даже не мог себе представить, что она знает такие слова, пока Жаклин не набросилась на него с площадной бранью.
И все-таки последнее изречение его сильно потрясло. Сердобольный олух! Как же мало — за пять-то лет их совместной жизни — она его знала. Кэрсон был прагматиком, а не жалостливым романтиком и уж никак не сердобольным олухом. Он взял под свое управление Центр, потому что хотел этого — по очень разным причинам.
Его сердце не истекало кровью — он просто не чувствовал ничего. Словно окаменел. Даже после того, как Жаклин ушла, забрав с собой их двухлетнюю дочку, его сердце продолжало работать. Так же, как и он сам.
Так было и с Лори, думал он, глядя на нее сейчас. Он проводил ее в свой кабинет через узкую прихожую и зал. Девочки, за которыми Лори присматривала, минуту смотрели им вслед и разошлись в разные стороны.
Он закрыл дверь, затем придвинул стул к своему рабочему столу.
Обычно Лори казалась ему неутомимой, вне зависимости от того, какие у нее возникали проблемы. Единственный раз, когда она была не такой, как всегда, это на похоронах Курта.
Но даже тогда она больше была занята его самочувствием. Не потому, конечно, что он ее об этом просил. Кэрсон был самодостаточным человеком, и он давно создал свою крепость. Он всегда был таким и всегда таким останется. Кэрсон таков, какой есть. Одиночка, по сути. Кэрсон знал, что не сможет быть никем другим. И не стремился переделать себя.
— Что ты хочешь сказать? — наконец выдавила с трудом Лори.
Она пыталась понять по выражению лица своего деверя, о чем он думает, и не могла. Ничего нового на этом лице она не прочитала. Кэрсон всегда казался ей замкнутым. В противоположность Курту. Лори обычно знала, о чем тот думает, посмотрев в его глаза.
— Я же вижу, — сказал ей Кэрсон. — Ты сегодня выглядишь очень усталой, — добавил он.
