Но Анна Ивановна оставалась непреклонной:
– Да, я страдала, и ты пострадай. И не вздумай проситься у отца – он этого не переживет! Ты же знаешь, какое у него слабое сердце…
Страдать юная жизнерадостная Оленька Книппер решительно не желала. К тому же, прости, Господи, судьба распорядилась так, что и не пришлось. Когда отец, преуспевающий управляющий крупного завода, скоропостижно скончался, оказалось, что банковские счета его пусты, а кредиторов – хоть пруд пруди. Семейный уклад тотчас резко изменился. «Надо было думать о куске хлеба, – вспоминала Ольга, – надо было зарабатывать его… Переменили квартиру, отпустили прислугу и начали работать с невероятной энергией… Поселились «коммуной» вместе с братьями матери…»
Анне Ивановне пришлось, вспомнив прежние таланты, вернуться к музыке. Она начала преподавать вокал в школе при филармоническом училище. Младший Олин брат, студент, занялся репетиторством, старший – устроился инженером где-то на Кавказе. Дядья – один врач, другой – военный – тоже старались делать все, чтобы создавать хотя бы видимость прежнего уровня жизни.
При этом Оля чувствовала себя обузой. Мама, в итоге, уступила настырной дочери и даже составила ей протекцию при поступлении на актерское отделение того самого училища, где преподавала сама.
Ольге повезло – она оказалась в числе слушательниц курса Владимира Ивановича Немировича-Данченко. Вскоре девушка уже наверняка знала, что самый талантливый, самый умный, самый прогрессивный и, вообще, лучший человек на Земле – ее Учитель. И, конечно, с превеликой радостью согласилась войти в труппу будущего театра, который Немирович-Данченко намеревался создать вместе со своим товарищем, актером-любителем Константином Алексеевым, взявшим себе звучный псевдоним – Станиславский.
Она была готова идти за своим Мастером хоть на край света. Ну и что с того, что он был женат?! То, что творил Владимир Иванович, заставляло забывать обо всех условностях. Да он и сам быстро увлекся очаровательной Ольгой Книппер, молодой женщиной с прекрасными манерами и безупречным вкусом, к тому же обладавшей недюжинным актерским даром. Постоянные же упреки моралиста Станиславского, мечтавшего видеть их театр священным храмом высокого искусства, Владимир Иванович пропускал мимо ушей. Не в силах был он держать постоянную осаду окружавших его чаровниц. Ольга вначале взбрыкивала, но после смирилась, сочтя любвеобильность всенепременной спутницей подлинного художника. Одно печалило: годы…
