Викентий Павлович сориентировался: один проход явно вел когда-то в сторону дома, второй – к речному склону. Значит – подземный ход! Кто и зачем его здесь прокладывал? Возможно, еще первый хозяин и строитель «Замка»? И кто из сегодняшних обитателей «Замка» знал об этом подземелье? Ведь явно кто-то знал…
Наверху солнце ослепило. Петрусенко стал отряхивать одежду, потом сказал Варфоломею:
– Вернемся на кухню, смою с себя пыль веков.
Приводя себя в порядок, вытираясь полотенцем, он проговорил:
– Мрачное место эта яма. Истинная могила.
– Бедный Степан, – вновь всхлипнула Пелагея Никитична. – Молоденький еще совсем! А ведь какой добрый был парень, цветы, кустики, деревья любил. Хотел по-настоящему на садовника учиться, как его дядя.
Петрусенко вновь опустился на стул: его заинтересовало услышанное.
– А что, его дядя как-то по-особенному знал садоводство?
– Еще бы! Парамон Петрович не здешний родом-то. Его привезли из самого Санкт-Петербурга еще князья Берестовы. Не эти, которые во Франции сгорели, нет. Их родители. Давно это было, Парамон тогда сам молодой был, вот как Степан. Ты ведь тоже про то знаешь, Пелагея?
– Да как же не знать! – ответила кухарка истопнику. – Парамон Кузменков знатный у нас был человек. Сам потом рассказывал: принадлежал он от рождения одним князьям – фамилии не помню. Те его подростком забрали из деревни в Санкт-Петербург, отдали учиться одному иноземному мастеру по паркам, садам, скверам разным. Вместе со своим учителем он насаживал парки для царя! А потом его продали нашим Берестовым. Те приехали сюда, в «Замок», и Парамон стал им обихаживать сад. Не один, конечно, много тогда крестьян наших с ним работало, он руководил, да и сам не ленился. Аллея липовая еще осталась, и террасы к воде – все он устраивал.
– А потом, значит, тут и остался?
– Ну да, да, – подхватил Варфоломей. – Как вышел указ от крепости освободить народ, так и он вольную получил. Но никуда не уехал, потому что невесту себе уже присмотрел в деревне Енино. Женился, детей народил. Работал, пока старики Берестовы тут жили да молодые наезжали.
– А теперь?
– Теперь-то стар совсем, восемьдесят, поди, уже есть. Вот Степку учил садоводству, свои сыновья-то без интереса к этому выросли, один в город подался извозчиком, другие крестьянствуют, как все.
– Значит, Степан ему племянник? Какой удар для старика…
– А он и не знает, – ответил Варфоломей. – У него два года как удар случился. Ноги-руки отнялись, да и разум почти ушел.
